Но вот наличных, когда надо было расплатиться со мной или кому-то вернуть мелкий долг, у него, как правило, не оказывалось.
На этот раз деньги у него были, и когда Занозов принялся выгружать хлеб на больших деревянных решетках и в баре запахло свежим печевом, Саша сразу же стащил одну большую, еще теплую буханку, протянув мне мелочь.
Он помог мне перенести коробки с продуктами на склад и попросил меня сделать ему бутерброд с сыром. Сыр Занозов делал великолепный, правда, он был мягковат и быстро портился, но я научился его замораживать и время от времени пускал его на приготовление пиццы.
– Слышали, наверное, вашего доктора Селиванова пристрелили, – сказал Занозов перед уходом. Он был краснолицым крепышом в клетчатой рубахе и голубых джинсах. Его широкое приветливое лицо было обветренным, голубые глаза смотрели на мир с оптимизмом. Даже говоря о смерти, он по инерции еще продолжал улыбаться, хотя все знали, что именно Селиванов спас его жену, вскрыв огромный фурункул на ее лице, после чего на месте шва не осталось даже следа.
– Да, конечно, знаем.
– Говорят, он сначала пристрелил свою любовницу, а потом сам застрелился, – пожал плечами Занозов, словно сам удивляясь собственной версии происшествия.
– Какая еще любовница? – возмутился Коневский. – Вы что такое придумали, Занозов?
– Он пончики тебе заказывал? – спросил меня Занозов с легкой ухмылкой.
– Ну заказывал.
– Думаешь, что для себя?
– Подумаешь, пончики… – не сразу понял я.
– Мы как-то пригласили его к себе домой, ну после того случая, чтобы отблагодарить, стол ему накрыли, к чаю Татьяна моя подала пончики, те самые, Мишкины, что из его пекарни и что я тебе привозил. Так вот, он к ним даже не притронулся, сказал, что не любит сладкое. Тогда, спрашивается, зачем же он их тебе заказывал? Для кого?
– Может, в город кому-то возил, – предположил Коневский.
– Ну да, конечно, в Москве-то ни пончиков тебе, ни пирогов… не смешно, ей-богу. Да тихушник был Селиванов. Он не один жил, мне еще кто-то рассказывал, как будто бы видел в окне женщину. Прятал ее, значит, замужняя. Иначе чего прятать-то?
– Да он не то что тихушник, он вообще тихий был… – попробовал я защитить доктора. – Тихий, скромный, интеллигентный человек. Не могу себе представить, чтобы он кого-то пристрелил. Тем более женщину. И вообще следствие еще только началось. Я вот лично уверен, что его убили случайно.
– Да конечно, случайно! – поддержал меня Коневский. – А слухи про любовницу… Да мало ли кто чего говорит?! Я тоже слышал и даже видел как-то утром за его домом, в садике, одну молодую даму, она возилась с цветами, так это могла быть его родственница или сестра, а то и вовсе пациентка!
– Знаем мы таких пациенток, – гоготнул и как-то резко замолчал Занозов. – Жалко Селиванова, классный был мужик. И ужасно
