загаром кожей мышцы.
Лица мужчины она не видела, лишь аккуратный затылок, блестевшие под солнцем каштановые волосы, кончики прядей, задевающие ворот футболки. Рядом с ним – тоже спиной к Катерине – подпрыгивал от нетерпения, притоптывая босыми пятками по деревянным рейкам, мальчик лет четырех. Ей хорошо видны были его затертые джинсовые шорты с крошечными карманчиками, полосатая красно-белая майка и буйные темно-каштановые кудри, поблескивавшие в лучах солнца. «Кепку нужно надеть, голову напечет», – отвлеченно подумала она и хотела уже окликнуть мальчика, но почему-то не смогла. Во всем теле как будто разлилась теплая солнечная истома, и сложно было поднять руку, повернуть голову, заговорить.
Чуть прищурившись от солнца, Катерина продолжала смотреть, как мальчик с отцом, деловито переговариваясь, как верные товарищи, вместе возились с толстым узлом. Теперь уже можно было разглядеть и лицо мальчика – поразительно красивое, правильное, завораживающее, словно лицо ангела с картины эпохи Возрождения. Как затем мальчик, не справившись с нетерпением, промчался по пристани, звонко топоча розовыми пятками по доскам, и спрыгнул на берег. Обежал мостки и запрыгал по воде, вздымая в воздух облака хрустальных брызг. Как мужчина, смеясь, прикрикнул на него, чтобы не забегал один далеко в море, затем, наконец, распустив узел, тоже спустился вниз, вошел в воду, намочив закатанные штанины, и, подтянувшись, запрыгнул в катер. Мальчишка запищал совсем уж восторженно, и отец, протянув к нему руки, подхватил его, поднял в воздух и опустил на палубу. И тогда мальчик, обернувшись к Катерине, словно впервые заметил ее и в восторге закричал:
– Мама! Мама, мы поплывем! Мама!
А Катерину, словно теплой соленой волной, с головой накрыло ощущение полного, бесконечного, беспримесного счастья. Счастья не мимолетного, но постоянного, стабильного, такого, которое было с ней вчера и будет завтра. И вместе с тем пришло осознание любви – всепоглощающей, горячей, самой искренней, самой глубокой и неподдельной. Любви к этому мальчику, подпрыгивающему в своем детском нетерпении, и к этому мужчине, снаряжающему для него катер, к самым родным, самым дорогим для нее людям на свете. К созданиям, без которых немыслима жизнь, без которых ничего не имеет смысла. И счастье, окутывавшее женщину, омрачилось страхом – страхом потери, пониманием, что, если вдруг этого мужчины и этого мальчика с ней больше не будет, она погибнет, просто перестанет существовать, не станет их – и кончится жизнь.
Она вскинула руку, чтобы помахать мальчику и его отцу, ощутила, как ладонь, вместо того, чтобы зачерпнуть теплый воздух, проехалась по чему-то гладкому, скользкому и прохладному, нахмурилась, замотала головой. Веки дрогнули, и яркая картинка начала смазываться, дробиться перед глазами. Откуда ни возьмись в голову вполз пронзительный электронный писк, и море мгновенно выцвело, солнце погасло, исчез смолистый запах сосен, а затем Катерина открыла глаза и уставилась в обернутую белоснежной хлопковой наволочкой подушку. Рядом,
