как недолжному состоянию дел (Океания до революции), так и имеющему место в реальности (для описания состояния дел в этом государстве слежка всех за всеми становится необходимостью). Понимание романа основывается на установлении соответствий между мирами и на интерпретации одного мира средствами другого. Например, путем «переноса» в наш мир существующих в Океании Министерства правды и Министерства любви, именуя подобным образом действующие «у нас» в мире реальные институты. И наоборот: прослеживая, как реалии «нашего» мира переносятся в мир романа. Возможно также проследить путь Троцкого, который в Океании преображается в Голдштейна, или увидеть усы Сталина на портретах Большого брата.
«1984» может служить примером того, как с помощью одних и тех же языковых выражений описываются одновременно и то, что полагается имеющим место, и то, что полагается не соответствующим действительности: описание того, чего не было, доказывает принципиальную возможность описать и то, что было (вновь вспомним Витгенштейна: «То, что может быть описано, может и случиться» [Витгенштейн, 1958]). Различие между описанием существующего и несуществующего не зависит от языка. Поэтому для тоталитарных практик характерно не столько создание новых языков, сколько запрещение смыслов (хотя запрету может подлежать не только план содержания, но даже язык в целом: незаконным объявляется сам факт использования «языка, запрещенного законом»27). При переходе от мира к миру изменяются не столько единицы и структуры языка, сколько модальности текста. Разница между политическим языком и «обычным» – не в языковых средствах (поэтому вовсе не требуется придумывать «новояз», множество «новоязов» заключено в самом естественном языке, «староязе»), а в изменении правил интерпретации (референции). В отличие от романа Оруэлла, уловка адресантов ПД заключается именно в том, что они используют «обычный язык» в расчете на то, что адресат текста не заметит, что семантика текста, маскируясь под «якобы обычное» словоупотребление, предполагает отличные правила интерпретации28. Как правило, для того чтобы описать этот лингвистический трюк, «лексикографическое» толкование оказывается недостаточным; здесь требуются более тонкие механизмы модальной семантики. Например, в романе Оруэлла имя собственное «Лондон» обозначает различные объекты как минимум в нескольких несовпадающих мирах (областях референции) – «нашем» мире, мире автора, персонажей и читателей романа. Это: «реальный» Лондон; Лондон, существовавший в прошлом и восстанавливаемый в памяти героем романа; Лондон романа «1984». Семантикой этого имени в романе будет множество всех этих объектов. Нельзя ни отрицать связь между «реальным» Лондоном и описанным в романе «главным городом Первой взлетной полосы Океании», ни отождествлять их. Высказывание «Лондон – главный город Первой взлетной полосы Океании», истинное в мире романа, имеет особую семантику и в нашем мире, одновременно
Это выражение содержалось в Конституции Турции 1982 г., ст. 26 и 28.
В качестве примера приведем предложенную Ноамом Хомским экспликацию подобной «двойной» интерпретации («нормальной» и «пропагандистской») словосочетания
