бинты: я заставлял себя думать о Заке. Что он за человек? Зачем он нас позвал, этот таинственный профессор-расстрига? Зачем ‹…›
Один русский поэт написал про пир во время чумы. Жаль, никто не додумался прислать ему фото с этого дня рождения: лучшую иллюстрацию к его поэме было бы трудно найти.
Мы опоздали. Все до одного были уже в сборе. Это тем более удивительно, что теперь люди перестали собираться большими группами: боялись инфекции. Чем-то все это смахивало на тайную вечерю с картины Леонардо. Во главе стола сидел рыжий респектабельный Христос Зак в лощеном смокинге, и такой же лощеный метрдотель в марлевой маске подливал ему вина. А по обеим сторонам – двадцать восемь его учеников и учениц. Бывших учеников и учениц нашего класса. Точнее, двадцать семь: Василий Ставрофор в умер прошлом году: говорят, крепко пил в последнее время. Кажется, хлебнул какой-то дряни и отравился.
С краю пристроился Валентин Ксилокефал – когда-то первый хулиган в классе, а теперь – полицейский. Он сидел в своем синем мундире, со спущенным на подбородок респиратором, и понуро цедил вино. По виду Ксилокефала нетрудно было догадаться, что как только вечер закончится, здесь будет наряд полиции и он лично защелкнет свои браслеты на заковых запястьях. А пока ему просто не хочется портить праздник. Напротив него сидел Николай Платон, большой Ник. Его отец сделал состояние на чем-то, связанном с компьютерами, а сам он теперь большая шишка: – чуть ли не протовестиарий императора. За эти годы он почти не изменился, разве что еще больше заплыл жиром и с трудом помещался в своем пурпурном чиновничьем костюме. Только странно, почему он здесь, в зачумленном городе, если император и магистры сбежали еще в апреле? Говорят, даже эпарх,2 и тот сбежал: сперва все они думали отсидеться во Влахернском дворце, а когда жареным запахло чуть посильнее, ушли морем в Тавриду… Большой Ник проделал дырочку в марлевой повязке и, потягивая коктейль через соломинку, пытался флиртовать с нашей первой школьной красавицей – Ириной Гликосомой. Ее, как раз, время нещадно изменило. Ей должно было быть не больше тридцати трех, но она уже успела сильно поседеть и поблекнуть. Хоть она и старалась улыбаться по-прежнему, но это выглядело натянуто и фальшиво. Говорили, у нее в один день погибли муж и сын. Из-за чего, правда, не знаю. Рядом с Ириной обосновалась неразлучная парочка: кто бы мог подумать! – Ахилла Делия и Патрокл Адинамис и тут вместе! Даже в одинаковых клетчатых пиджачках, даже опять шушукаются без умолку между собой как на школьных переменах. С другой стороны, от них, уписывал осетра под нардовым соусом мой добрый приятель – Алексей Мегадука. Алекс. Он работал журналистом в «Эпархиальном вестнике».3 Это с ним мы как-то раз в детстве решили пробраться на торговый пароход и уплыть в Россию. Алекс, конечно, не надел никаких защитных средств: ел и пил без всякой опаски: я его знаю. Зато его соседка – Елена Арнеомэ – была в полном облачении: в каком-то нелепом марлевом тюрбане,
Градоначальник.
Т. е. в губернском.
