был максимум усилий, которые я хотела приложить для предстоящего мероприятия, где не собиралась задерживаться, надеясь при первой же возможности слинять в общагу.
Нэнси, показавшись на пороге моей спальни, покачала головой, скептически оглядев меня, и, совсем не оценив моих стараний, резюмировала:
– Ну, по-крайней мере, ты не в пижаме.
– Ты тоже отлично выглядишь, – ответила я, улыбаясь, и ткнула пальцем в сторону соседки, тощая задница которой была обтянута в узкие чёрные брюки, а главным украшением ее наряда – была туника с блестящими пайетками, обнажающая худые ключицы и плечо девушки. – Знаешь, эта штука на тебе напоминает рыбью чешую. Как же называется та рыба?.. Точно! Чинук!
– Мне нравится твой настрой, Хьюстон, – одобрительно кивнула Нэнси. – И поздравляю, теперь твои шутки не такие плоские.
Студенческий клуб, в который мы направлялись, находился в противоположном конце кампуса, где я ещё точно не бывала. И у нас была уйма времени, чтобы обсудить что угодно, например, нашего препода по английскому, профессора Фроста. Внешне это был могучий мужик, чем-то похожий на Бетховена, но по натуре – человек робкий и нерешительный. Я часто задумывалась о том, как ему вообще удалось получить учёную степень, если даже вопрос обычного первокурсника, казалось, наводил на него панику. Нэнси любила подшутить над этим стеснительным мужчиной, спрашивая что-нибудь заведомо провокационное. Например, вчера она поинтересовалась, имеет ли право вместо точки использовать многоточие, так как чувство законченности, видите ли, вводит ее в депрессию. На что профессор Фрост тихо промямлил: «Но есть же правила, мисс Леман». И сам же за это поплатился, потому что затем Нэнси начала гнать чушь про «Билль о правах», ООН и вообще вогнала беднягу-препода в ступор.
Мы уже подходили к одноэтажному зданию клуба с вывеской, сообщавшей о начале ежегодного турнира по шахматам, а изнутри раздавалась громкая музыка, когда моя соседка резко остановилась и, втянув носом холодный вечерний воздух, спросила:
– Ты это чувствуешь?
Я тоже решила принюхаться, но ровным счётом ничего не почувствовала.
– Нэн, ты о чем вообще?
– Тестостерон, дорогуша! – торжественно заявила девушка и, подмигнув мне, снова сделала глубокий вдох. – Я ощущаю его здесь, – коснулась своей груди, – и здесь, – прислонив ладонь к своему животу, загадочно продолжила она.
– Я не знала, что ты такая развратная. Отныне буду запирать дверь на ночь, – сквозь смех сказала я.
– И не мечтай, Хьюстон, ты совершенно не в моем вкусе… А если серьезно, сегодня здесь будут все спортсмены кампуса. У них это традиция – отмечать начало спортивного сезона улетной попойкой.
– Не знала, что шахматисты такие отчаянные, – недоверчиво проговорила я, с сомнением поглядывая на баннер при входе.
– Шахматисты?! Ты совсем чокнулась? – набросилась на меня девушка. – Хоккейная
