гигантские серые каменные плиты зданий – штукатурка на них местами отвалилась. Огромные арочные проемы магазинов с полами из беленого дерева, сверкающими витринами и искусно разложенной одеждой; большие окна в обрамлении из грубого серого камня, некоторые – со старинной изогнутой решеткой.
Я дошла до Пьяцца Санта-Кроче – в дневном свете она была все так же великолепна. Стоя в центре площади, озаренной солнечным светом, под небом, таким ярким, будто его расписал сам Тьеполо, и глядя на облака, отражавшиеся в лужах после вчерашнего дождя, я вдруг услышала звуки губной гармоники. Внезапно сквозь пелену депрессии пробилось новое чувство: почти всепоглощающее желание танцевать. Порхать и кружить по этой огромной площади, исполняя причудливые пируэты, как Джин Келли, а потом подбежать к Данте, щелкнуть его по носу и расхохотаться, глядя прямо в его мрачное лицо.
Несколько лет назад, во время романтических выходных в Венеции, организованных одним из моих бывших парней, я была так потрясена красотой города, что расплакалась. Должно быть, он не так представлял себе развитие событий, но я была настолько ошеломлена, что рыдала буквально при каждом новом открытии, будь то произведение искусства, архитектурный памятник, Гранд-канал с его гондольерами или шумные площади, ярко контрастирующие с маленькими тихими мостиками через потаенные каналы. Кристобель предупреждала меня о синдроме Стендаля – известном расстройстве, поражающем туристов, которые прибывают во Флоренцию и по-настоящему заболевают от соприкосновения с этой красотой; поэтому, собирая чемоданы, я как следует запаслась бумажными платочками.
И все же, несмотря на величие Санта-Кроче и Понте Веккио, на яркий свет, озарявший здания, и на собственное разбитое сердце и истерзанную душу, я до сих пор не пролила ни слезинки. Даже когда ноги привели меня к Пьяцца дель Дуомо и рот сам собой раскрылся при виде монументального и причудливо украшенного собора. Массивный терракотовый купол – невероятное творение Брунеллески – парил над фасадом, и все здание казалось таким огромным, что площадь совершенно терялась на его фоне.
Сам же собор окружали всевозможные атрибуты его собственной славы: художники за мольбертами рисовали карикатуры; кареты, запряженные лошадьми, стояли в ожидании желающих прокатиться, и лошади нетерпеливо били копытами; группы туристов послушно следовали за гидами с флажками. Туристы толпились вокруг него, как лилипуты вокруг Гулливера, а собор во всем своем монументальном великолепии возвышался над этой суетой.
Я пошла на шум, и ноги сами привели меня на рынок Сант-Амброджо. Бродя по пустынным улочкам, я наугад свернула за угол – и словно оказалась на ожившем пестром полотне. Кругом теснились припаркованные фургоны и скутеры, между ними сновали пешеходы – кто на рынок, кто обратно, – из сумок выглядывали букеты цветов и листья зелени. На центральных прилавках в лотках лежали товары всех цветов радуги – сквозь широкий дверной проем я увидела
