догматизма в науке[144]. Я полностью с ним согласен и хочу лишь привлечь внимание к другой стороне проблемы.
Если кратко, Панебьянко утверждает, что наука по определению антидогматична: ученые осознают, что идут вперед, предпринимая очередные попытки и совершая ошибки. Значит (добавлю я вместе с Пирсом, который вдохновил Поппера[145]), в науке негласно действует принцип «фаллибилизма», в силу которого ученые всегда готовы исправить свои ошибки. Наука становится догматичной в неизбежно упрощенном журналистском изложении, которое выдает за чудесным образом сделанные открытия и окончательно установленную истину то, что на самом деле представляет собой робкие научные гипотезы. Впрочем, наука подвергается опасности догматизма, принимая один неизбежный критерий – то, что культура определенной эпохи подчинена некоей «парадигме» (не только парадигме, связанной с именем Дарвина или Эйнштейна, но также и Коперника, которой до сих пор преданы все ученые и которая позволяет разоблачить безумные идеи, проповедуемые теми, кто эту парадигму не признает, включая сумасшедших, которые до сих пор утверждают, будто Солнце движется вокруг Земли). Как же тогда быть с тем, что обновление происходит как раз тогда, когда кому-то удается поставить под сомнение доминирующую парадигму? Если наука цепляется за одну парадигму, хотя бы ради защиты завоеванной власти, изгоняя как безумца или еретика всякого, кто бросает ей вызов, разве она не становится догматичной?
Вопрос болезненный. Парадигмы нужно непременно отстаивать или непременно оспаривать? Культура (понимаемая как система знаний, мнений, верований, обычаев и исторического наследия, принадлежащих особой группе людей) – не только накопление данных, но и результат их отбора. Культура – это еще и возможность выбросить бесполезное и ненужное. История культуры и цивилизации складывается из тонн информации, которая давно похоронена. О культуре можно сказать то же, что говорят о человеческой жизни. Борхес написал рассказ «Фунес памятливый», герой которого помнит все – каждый лист, который он видел на каждом дереве, каждое слово, которое он услышал за свою жизнь, каждый порыв ветра, который он ощутил, каждый вкус, который он почувствовал, каждую прочитанную фразу. Тем не менее (вернее, как раз из-за этого) Фунес – полный идиот, он не может сделать ни шагу, поскольку неспособен отбирать и выбрасывать ненужное. Наше бессознательное работает, потому что умеет выбрасывать ненужное. А когда механизм заедает, идут к психоаналитику – восстановить то немногое, что нам действительно нужно и что мы по ошибке выбросили. Но все остальное, к счастью, уничтожено, наша душа – продукт постоянно отбираемых воспоминаний. Будь у нас душа, как у Фунеса, у нас бы ее и вовсе не было.
Так поступает культура, совокупность ее парадигм – результат всеобщей энциклопедии, складывающейся не только из того, что в ней хранится, но и, если можно так сказать, из табу на то, что уничтожено. Опираясь на эту всеобщую энциклопедию, люди дискутируют. Но чтобы дискуссия
Angelo Panebianco.
