без шубы?
– Мамаша, куда мне ее положить?
– Кого, Прошенька?
– Барышню, – потряс шубой сын.
Только после его слов Гликерия Сазоновна заметила в руках сына нечто тяжелое, правда, барышню не рассмотрела, но растерянно указала:
– Может… в горницу?
Уж и дом новый выстроили по господскому образцу, а она все – горница да горница. Ко всему прочему в наряды барские не рядится, у нее все по-простому: юбку да кофту навыпуск наденет, сверху кацавейку, шальку на плечи приладит, ну и – чепец на голову с рюшами. Скромна матушка и неприхотлива, уступчива, едва Прохор решительно двинул на нее, она отступила, давая сыну дорогу. Еще ничего не понимая, мамаша засеменила за ним, да так и замерла, когда сын уложил шубу на кресло, раскрыл ее, а там… молоденькая девица в скромном шерстяном светло-коричневом платье, на белом воротничке пятна алели, поло́вые волосы рассыпаны по плечам и спутались у локтей. Более ничего на ней не было – ни шубки, ни шляпки, ни шальки. И как будто спала барышня, что обеспокоило Гликерию Сазоновну: а спит ли она, а не померла ли? А Прохор стал на колени и отогревал дыханием безвольные руки барышни, между делом расшнуровывая ботиночки. Разве ж можно парню снимать ботиночки с девки? Срамота!
– Где ж взял-то ты ее? – робко спросила мать.
– Нашел.
– Это как же? – вытаращила малюсенькие глазенки мамаша.
– А так. Выехали за город, кучер заметил у дороги коричный тюк, подъехали ближе, а это она лежит, на голове рана, кровь замерзла. Гляжу – дышит малость! Ну, я в шубу ее завернул, в сани отнес и домой приказал ехать. Не бросать же на дороге барышню.
– Так ты по морозу без шубы ехал?! – всплеснула руками мамаша, заголосив и ладонями за щеки взявшись. – Захвораешь, Прошенька! Ты чаю испей с малинкой да медом, я прикажу подать.
– Напрасно беспокоитесь, мамаша, ничего мне не сделается, – отмахнулся Прохор. – Здоровей буду.
Да, здоровьем Бог не обделил сына, а уж как хорош собою Прошенька – не рассказать. Недаром девки ума лишаются (да и чести тоже), когда он их в оборот берет, из-за чего скандалов случалось немало, ведь жениться сын отказывался. Мамаша всегда принимала сторону сына. Да, всегда! Считая так: плохо девок воспитали, раз чести не уберегли! Такая жена доброй не будет, на чужих мужчин заглядываться станет, но не это тревожило ее нынче, а неизвестная девица.
– Помилуй, Прошенька, не мертва ли она? – обомлела Гликерия Сазоновна, подойдя ближе. – Вона какая бледная. Ты зачем в дом мертвую привез?
– Да нет же, мамаша, жива она, жива. Только б не обморозилась, однако снегом я растер ее… Вы прикажите баню истопить, согреть ее надобно.
– Нюшка! – позвала Гликерия Сазоновна. На зов прибежала девчонка, которую Прохор встретил в доме первой. – Баню топи. Живо! Ох-хо-хо… Девица ента, что же, так вот без одежи и лежала на снегу?
– Ага. – Прохор согревал ладонями узкие ступни девушки. – И кровь у нее на голове была… Я отер шарфом, чтоб шубу не испачкать.
– Да
