науки, о «вторичной исторической неграмотности», порождаемой школой. Молодежь, да и общество в целом перестали верить официальной версии истории. Прежде всего речь шла о польско-российских и польско-советских отношениях. Война 1920 г., действия Армии Крайовой, Катынь, Варшавское восстание – все эти «белые пятна» волновали общество, искавшее правду не в учебниках и официальных изданиях, а в продукции подпольных издательств «Нова», «Кронг», «Ритм» и целого ряда других. Поток информации (как и прежде, не всегда объективной, но с совершенно противоположным прежнему содержанием) через многочисленные подпольные журналы, кассеты, радиопередачи хлынул на польское общество. СССР рассматривался как страна, оккупировавшая Польшу. Сталин – как тиран, подчинивший своей власти Центральную и Восточную Европу, Россия и СССР – как извечные угнетатели Польши. А главное – в русской истории и культуре не усматривалось ничего ценного.
Позитивный образ СССР, на создание которого годами были направлены усилия официальной науки и пропаганды, не прижился в польском обществе. Неприязнь к русским, по мнению польского историка Я. Стефаняка, «осталась глубоко укорененной, особенно среди старшего поколения» (53, с. 196).
В польских учебниках истории, появившихся после 1989 г., акцентировалась ответственность СССР за развязывание Второй мировой войны, Катынь, Варшавское восстание, преследования поляков со стороны советских органов безопасности. В некоторых научных трудах, и особенно в публицистике, муссировалась идея, что коммунизм нисколько не лучше фашизма. Под сомнение ставился тезис об освободительной роли Красной армии во Второй мировой войне. Сомнению подвергался тезис о решающей роли Октябрьской революции в обретении Польшей независимости (14). В целом правомерно говорить о том, что в школах в сознание учеников внедряется в общем негативный образ русских и России.
Прочитать о России что‐то написанное в положительном ключе очень непросто в силу того, что таких авторов в Польше немного. Прежде всего следует назвать А. Валицкого, авторитетного исследователя российской общественной мысли, для которого русская интеллектуальная традиция – часть европейской. Он отрицает постулат «ненормальности» России. Валицкий возлагал на себя миссию раскрыть истинную ценность русской мысли, вернуть понимание этой ценности полякам и самим русским, утратившим его в советское время. «Я хотел бы, – пишет Валицкий Ч. Милошу, – посмотреть на русскую мысль с точки зрения общих у нас с русскими испытаний – они не могут этого сделать, а я могу… За действительное духовное возрождение России я готов поплатиться “внутренней русификацией всех поляков”. Те, кто поворачивается спиной к России вместо того, чтобы повернуться к ней лицом, вовсе не националисты – это абстрактные ”западники“, с пренебрежением относящиеся к родному “захолустью“» (3, с. 84).
Философ не соглашался с утверждениями Ю. Мерошевского: «Русских ненавидят в Польше больше, чем англичан в Индии или французов
