же, насколько я худенький, низкорослый и слабый, Старший брат, наоборот, высоченный и здоровенный. Я словно был ребенком в руках великана, легко покачивающего меня в подвешенном состоянии между небом и землей.
Старший брат отлично знал, что я до потемнения в глазах с детства боюсь высоты; от нее мне сразу становится очень плохо. Возможно, именно поэтому он и выбрал данное место для разговора. У меня было ощущение, что мой желудок и сердце вот-вот вывалятся изо рта, в глазах у меня потемнело, но я старался не барахтаться. Шли секунды, и вот я уже привыкал, что весь мир перевернулся вверх ногами, тогда он немножко подтянул меня вверх, так чтобы живот мой лег на парапет, а ноги коснулись бы пола, точнее, поверхности крыши.
Но голова моя и плечи всё еще свешивались вниз: так меня удерживала его лапа, заграбаставшая мою рубаху.
– Если брат поступает недостойно, – спросил он, – что с ним нужно сделать?
– Его надо убить, – ответил я хрипло, едва выдавливая голос из горла. – Таков был закон всегда, начиная со времен…
– Историю Авеля и Каина я знаю, – перебил он. – Не юродствуй.
– Я готов к этой судьбе, – вновь прохрипел я.
Он поднял меня и посадил на парапет.
– Вот и ошибся. Мы не такие отсталые.
– Заставите меня покончить с собой? – спросил я.
– И это уже в прошлом.
– Вы большим экспертом стали, – мое дыхание немного восстановилось. – Раньше вы таким не были.
– Жизнь изменилась, – ответил он.
Это была правда: после смерти деда очень многое изменилось: и ситуация, и люди, и больше всех изменился Старший брат.
Деду для управления семьей в конце жизни не нужны были уже ни слова, ни дела. Одно давление его взгляда расставляло всех по местам. Дед был грозен и был славен; а отец мягок, обаятелен, но времена были уже не те, чтобы можно было кого-нибудь без ругани заставить занять свое место.
Наша борьба, впрочем, началась еще в дедовские времена…
«Не делай этого, братец! – сказал я ему тогда. – Не продавай эти рукописи! Всё, что у нас есть, появилось благодаря этим пергаментам. Предки перевернутся в гробу, если узнают, что ты выставил на торги главное достояние нашей семьи, нашего рода…»
После этих слов Старший брат затаил на меня злобу. И если даже кто-то другой заговаривал о рукописях, он делал вывод, что это я подстрекаю, и ненависть его ко мне росла.
– Ты парень хороший, – говорил он мне. – Единственная проблема в том, что слишком много болтаешь.
– Вообще-то я весь молчание, – отвечал я. – Четыре слова в сутки – это много?
– Не прикидывайся дурачком, – говорил он. – Я имею в виду то, что ты пишешь.
– Укажите на ошибки, – предлагал я. – Я их исправлю.
– Опять скорость прибавил! Очень быстро ездишь.
– Но и рулем я владею, – отвечал я. – Я внимателен к тому, чтобы…
– Внимательность
