новое, более совершенное технологическое оборудование, показывало резкий рост производительности труда. Соответственно повышался жизненный уровень населения промышленно развитых стран, начиная с США. Расширялся ассортимент обиходных промышленных товаров, и снижалась их цена. Общедоступными становились товары, которые прежде доставались только имущественным элитам.
Идеологическим следствием этого индустриального возрождения оказалась «теория индустриального общества». Она гласила, что промышленное производство в передовых странах мира, питаемое достижениями науки, достигло такого уровня, что способно обеспечить всех членов общества высококачественными и технически сложными товарами широкого потребления. Соответственно, исчезнут традиционные социальные противоречия и сама классовая борьба, а «левая» идеология станет ненужной и (наконец-то!) отомрет. На этом идеологическом фундаменте базировалась и популярная некогда «теория конвергенции» капитализма и социализма, так впечатлившая в свое время часть научно-технического сообщества СССР.
Теории индустриального общества была суждена недолгая жизнь. Ее смела череда политических и экономических кризисов, прокатившихся по западному миру в конце 1960-х – начале 1970-х годов. Как становится понятным уже в наши дни, тем самым завершилась многовековая эпоха индустриализации стран – исторических лидеров мирового промышленного прогресса.
У научно-технической революции было еще одно существенное следствие. Превращение науки в четко структурированный социальный институт, тесно взаимодействующий с экономикой, государством и социумом, сопровождалось во второй половине 1950-х – начале 1960-х годов быстрым ростом численности научно-технических сообществ во всех промышленно развитых странах. Эти сообщества превращались в ощутимую общественную силу, нуждавшуюся в самопознании. Следствием было оживление интереса к науке о науке, или науковедению, начатки которого были заложены еще классиками науки середины XIX столетия.
Еще не располагая длительными рядами подробных статистических наблюдений национальных научно-технических систем, науковеды 1950–1960-х годов руководствовались интуитивными догадками, основанными на личном опыте и сводках валовых показателей, собираемых национальными статистическими ведомствами. Одним из самых интригующих науковедческих фактов той эпохи казался чрезвычайно быстрый рост численности ученых. Именно он давал пищу для спекуляций о том, что в скором будущем причастные к науке работники будут составлять преобладающую часть экономически активного населения передовых стран. Как мы знаем теперь, этот рост был временным явлением и вскоре замедлился. Сейчас мы наблюдаем его последствия в виде прогрессирующего старения научных сообществ в странах, некогда быстро нарастивших численность кадров науки. Эта же эпоха характеризовалась чрезвычайным ростом общественного престижа науки и техники
