под флагом национального ирредентизма занимались строительством композитных политий в Европе. При этом они часто апеллировали к имперской традиции – в немецком случае – к традиции Великой Римской империи германской нации, в итальянском – к античному Риму, а также к имперским традициям Венеции и Генуи. Оба государства активно ввязались в схватку за колонии, в том числе и потому, что с помощью колониальной экспансии рассчитывали решить проблему укрепления национального единства. А Германия, как мы слишком хорошо помним, в ХХ в. дважды пыталась осуществить имперскую экспансию в европейском пространстве. То есть Германия, Франция, Италия сочетали черты континентальных и морских империй с постоянно меняющимся во времени соотношением значимости этих компонентов.
Элегантное решение проблемы классификации империй, которое помогает избежать традиционных для прежних классификаций бинарных оппозиций, было недавно сформулировано Эдвардом Диккинсоном [Dickinson, 2008]. Он предложил размещать империи на воображаемой оси, на которой те или иные качества, выбранные как основа для классификации, убывают или возрастают по мере приближения к полюсам. То есть если мы выберем критерием соотношение континентальных и заморских владений в структуре империй, то один полюс займут Португалия и Голландия, другой – Османская империя и Австро-Венгрия, а остальные империи будут располагаться между этими полюсами, совершая существенные подвижки по оси в зависимости от исторического времени. Остается вопрос: какие иные критерии могут быть использованы для размещения империй на этих воображаемых осях классификаций?
Важным элементом модернизации было постепенное утверждение демократического представительства в европейских метрополиях империй. Это создавало неизбежное напряжение. Юрген Остерхаммель в своем определении империи прямо указывает на этот фактор: «Империя – это большая иерархическая структура доминации, имеющая полиэтнический и полирелигиозный характер. Устойчивость этой структуры обеспечивается угрозой насилия, имперской администрацией, коллаборацией подчиненных, а также универсалистскими программами и символами имперской элиты, но не социальной и политической гомогенизацией и универсальностью гражданских прав» [Osterhammel, 2004, p. 172]. Но была ли идея гражданских прав с самого начала универсальной? Она исключала не только колониальных подданных империй, но и большинство населения метрополии по критериям гендера, социального статуса и богатства. При этом в империи Габсбургов после 1867 г. и в империи Романовых после 1905 г. право на участие в выборах получило население большинства периферийных регионов империи, хотя сами выборы были основаны на неравной, сословной, куриальной системе. Во Франции и Британии исключение различных групп населения метрополии из демократического процесса обсуждалось в прямой связи с имперской и расовой проблематикой [Pitts, 2005]. Принципы включения и исключения в отношении политического участия, безусловно,
