в Данбере и о том, как набиты сундуки отца. А я его наследница.
– Верно, – хихикнула Джоан, – но кто догадался бы об этом, глядя на тебя?
Милисент, на миг забыв о неприятностях, улыбнулась.
– Так-то оно так, да за последнее время в Данбере побывало немало бродячих торговцев и менестрелей, а еще больше наемников, искавших службы, и любой мог обнаружить, кто я на самом деле. Вполне вероятно, что кто-то из обиженных наемников, которому отказали, решил, что самый легкий способ набить карманы – похитить старшую дочь хозяина замка.
Джоан согласно кивнула: да, пожалуй, это самое разумное объяснение.
– Теперь тебе придется вести себя осмотрительнее, – предупредила Джоан. – А это означает, что ты больше не сможешь охотиться, как обычно, в одиночку.
– Будь со мной лук, я и близко бы их не подпустила! Кому знать, как не тебе?
И хотя Милисент нисколько не преувеличивала, тревоги Джоан не улеглись.
– Сегодня нападавших было всего четверо. Что, если в следующий раз их будет куда больше? Ничего с тобой не случится, если не поохотишься несколько дней или станешь брать с собой охрану, по крайней мере пока негодяев не поймают.
– Посмотрим, – уклончиво пробормотала сестра, и большего Джоан так и не сумела добиться. Но она хорошо понимала, что настаивать не следует, иначе результат получится прямо противоположный. С Милисент требовалась тактика потоньше. Поэтому она благоразумно оставила эту тему… пока. Кроме того, сейчас у нее дело поважнее: недаром же она разыскивала сестру! Но как заговорить об этом без того, чтобы Милисент снова не разозлилась и не стала упрямиться?
Поэтому Джоан, боясь ступить на тонкий лед, безразлично заметила:
– Стомпер рассердится, если ты при нем станешь ухаживать за чужим конем.
Милисент ласково улыбнулась огромному жеребцу, терпеливо выжидавшему, пока и на него обратят внимание.
– Нет, он знает, что никто и никогда не отнимет у него мою любовь.
Однако она вышла из стойла, чтобы навестить старого друга. Жеребец Вулфрика попытался последовать за ней. Девушка тихо обронила несколько слов, после чего животное, словно все поняв, попятилось.
Джоан не раз становилась свидетельницей таких сцен. Сколько она себя помнила, Милисент обладала даром укрощать даже диких зверей. Они повиновались каждому ее жесту, а она, в свою очередь, словно ощущала их боль и страх, как свои, и они это чувствовали и мгновенно успокаивались. Девушка просила прощения даже у тех животных, на которых охотилась, и частенько давала им возможность скрыться в чаще или нарочно промахивалась. И никогда не убивала ради развлечения.
У Джоан тоже был такой дар, но только в отношении людей. Ей казалось, что она читает их мысли и сострадает бедам. Именно потому гость перепугал ее. Он так и пылал гневом, и она ощущала его злость, как свою собственную, а это ее страшило.
Она до сих пор скорбела о муже и уговорила отца отказывать всем
