что тогда якобинцы с отвращением относились к осуждению их идола. Теперь же они, как и виги и тори, с одного конца страны до другого, все придерживаются одного и того же мнения» [8, с. 465].
Каннинг спорил не только с Шатобрианом, но и с Александром I. На Веронском конгрессе Австрия и Пруссия заняли выжидательную позицию. На интервенции настаивали главным образом Франция и Россия. Для Александра I испанская революция стала удобным поводом подтвердить реальность общеевропейской политики и показать практическую направленность идей Священного союза. Шатобриан в этом отношении был полностью согласен с Александром, и его представления о роли Священного союза во многом строились на политических заявлениях русского царя, в частности о том, что больше «не может быть политики английской, французской, русской, прусской, австрийской. Есть только всеобщая политика, которая должна быть принята всеми сообща народами и королями» [10, с. 346]. В подтверждение этих слов Александр заявил, что он первый продемонстрировал верность этим принципам, когда отказался помогать грекам против Турции вопреки национальным интересам России только лишь потому, что увидел в пелопонесских возмущениях признак революции. Теперь же общеевропейские интересы, по представлениям царя, требуют, чтобы французские войска вторглись в Испанию. «Может ли государь, способный произнести подобную речь, – риторически спрашивал Шатобриан, – предложить Франции что-то, что ставило бы под угрозу ее независимость и ее счастье?» [там же]. Отказ от интервенции, по мнению Шатобриана, привел бы Францию к изоляции: «Ошибка моих уважаемых оппонентов заключается в том, что они путают независимость с изоляцией. Перестает ли нация быть свободной только лишь потому, что она имеет договоры? Ограничена ли она в своем развитии, подвергается ли она постыдному ярму только лишь потому, что имеет отношения с равными ей по силе державами и выполняет обоюдосторонние договоры? Какая нация, находящаяся среди других наций, смогла бы обойтись без союзов? Существует ли в истории хоть один пример? Не хотим ли мы превратить французов в своего рода евреев, отделенных от всего человечества?» [10, с. 347].
В историографии закрепилось мнение, что назначение Каннинга главой Министерства иностранных дел привело к кризису Священного союза, так как с его приходом Сен-Джеймсский кабинет стал проводить изоляционную политику и противопоставил полицейским методам Священного союза принцип невмешательства во внутренние дела. Однако обращение к источникам дает более сложную картину. Из переписки Каннинга и Шатобриана видно, что в марте 1823 г. Европа стояла на грани новой большой войны. Спровоцировать ее могли стремления Англии воспрепятствовать Франции, действующей по решению Священного союза, подавить революцию в Испании. Судьба мира в этот момент фактически находилась в руках британского и французского министров иностранных дел. Именно Шатобриан перед лицом Англии, представляемой Каннингом, отстаивал принципы Священного союза и
