переселенческой политики подготовила идеологию массовой конфискации земель у собственников, т.е. была одной из предпосылок прихода к власти левых радикалов. Политическая же составляющая выселения евреев привела сначала к фактической ликвидации черты оседлости, а потом проявилась в участии многих евреев в революции. Все авторы сходятся в подчеркивании единства в проведении этой акции как гражданского, так и военного руководства [15, с. 427–444; 1; 18]. Среди причин такой политики авторы работ называют антисемитские и ксенофобские убеждения военного командования [13; 37, с. 26–29].
Долгое время переселенческая политика военных и гражданских властей описывалась на узком круге источников: материалах организаций, защищавших беженцев-евреев [5; 12]. Только в последнее время круг источников расширился за счет привлечения документов Российского государственного военно-исторического архива (РГВИА), которые характеризуют политику армии по отношению к населению [14]. Однако это не поменяло тенденции: Русскую армию обвиняли в «безумной» тактике «выжженной земли», в карательной и притеснительной политике, массовых репрессиях и т.п. в отношении немцев-колонистов и евреев [44; 15, с. 162–171; 3; 4]. В статье делается попытка осмыслить переселенческую политику, используя широкий круг источников и концепцию «уязвимых границ» в зоне боевых действий [39; 40].
Немцы и евреи составляли значительную часть населения Польского края и Прибалтики. Согласно справке Варшавского статистического комитета, на 1 января 1909 г. в 10 губерниях (считая и Холмскую) Польского края проживали 634 649 протестантов, в том числе в селах – 425 733 человек. Из них немцев – 392 100 человек, а немцев-колонистов – 232 935 в 19 018 усадьбах [42, л. 3; 22, л. 86–88]. В России к 1914 г. насчитывалось 5 млн 250 тыс. евреев. В Польском крае их проживало 25%, а в Северо-Западном крае – свыше 27%. Около половины всех российских евреев (включая членов семей) относились к мелкой буржуазии, т.е. к мелким торговцам и ремесленникам, и около четверти – к рабочему классу [8, с. 304–305; 41].
Военные и гражданские власти воспринимали немцев-колонистов и евреев как «неблагонадежные элементы» и до войны. В отношении немцев-колонистов МВД собирало свидетельства об их возможной вредной деятельности для военно-стратегического положения России [21, л. 1–1 об.]. Опасались, что в условиях военных действий скажется психологическая совместимость, родственность культурно-политических установок, жизненного мира немцев-колонистов и Германской армии [30, л. 5 об., 112]. Таким образом, могла бы возникнуть почва для содействия неприятельским войскам [30, л. 5; 5, л. 329]. Среди военных кругов были опасения, что немецкие колонии могут стать готовой базой для германского нашествия. Особенно ситуация накалилась в связи с турецким десантом в Бессарабии в конце ноября 1914 г. Десант высадился как раз в районе немецких поселений [30, л. 17–17 об., 20–30].
Довоенная государственная политика в отношении евреев препятствовала их социально-экономической активности в коренных губерниях России, предоставляя евреям права только в рамках черты оседлости. Впрочем, среди некоторых деятелей славянства, связанных с Российским МИДом, существовали и планы «окончательного решения еврейского вопроса» в случае военного
