интереса к анализу политизации этничности от исследований других составляющих субнациональной политики отражает определенное снижение влияния последних в условиях усиления централизации и авторитарной унификации российской политики. На этом фоне этничность становится чуть ли не главным фактором политики на субнациональном уровне, во всяком случае, одним из тех, которые должны изучаться в приоритетном порядке [Hale, 2003].
Еще одним растущим сегментом поля исследований субнациональной политики является в последние годы изучение ее социально-психологических, символических, культурных и культурно-исторических аспектов6. Частично эта тематика пересекается с политическими исследованиями национальности и этничности, понимаемых преимущественно в культурном и историческом плане, но также образует и более широкую область. Здесь рассматриваются, например, вопросы формирования и политизации территориальных (региональных и местных) и экстерриториальных (сетевых, корпоративных) идентичностей, складывания региональных и местных политических культур и субкультур, проблематика субнациональной символической политики, политики памяти и т.д. Сюда же следует отнести работы о влиянии исторического наследия [Lankina, 2012; Lankina, Libman, Obydenkova, 2016]. Можно также добавить, что к этому полю, как правило, примыкают и попытки изучения политизации конфессиональности на субнациональных уровнях, но пока специализированных работ по этой проблематике относительно немного, хотя тенденция к их росту намечается7.
Помимо исторического измерения у региональных различий часто присутствует и сугубо пространственный «географический» аспект. Так, в качестве факторов институционального разнообразия могут рассматриваться трансграничные экономические связи (linkage) или расстояние от федерального центра [Obydenkova, Libman, 2012; Lankina, Libman, Obydenkova, 2016 a; Golosov, Gushchina, Kononenko, 2016]. Отмечается также некоторый рост исследований субнациональной политики, помещаемых в неформальный или слабо институционализированный территориально-географический или геополитический контекст. Имеется в виду привязка исследований этой политики к таким условно выделяемым макрорегионам, как «Юг», «Север», «Урал», «Арктика», «Каспийский регион» и т.д.8 В какой‐то мере это может отражать интерес к особенностям политики в соответствующих федеральных округах, но, с другой стороны, сами эти округа в качестве объектов исследования, за редким исключением, почти не рассматриваются. В исследованиях географические регионы далеко не всегда совпадают с территориями федеральных округов и задаются в виде своего рода контекстной рамки политики, определяющей ее особенности и содержание. Иногда это приобретает сходство с геополитикой или с суждениями в духе географического детерминизма.
Разумеется, все эти сдвиги не означают, что традиционные и классические темы исследований субнационального измерения политики, будь то взаимоотношения уровней власти, конкуренция
Среди публикаций, сыгравших важную роль в становлении этого направления исследований, можно отметить работы И. Семененко, Л. Дробижевой, О. Малиновой, Л. Бляхера, Е. Морозовой, Л. Федеевой и др.
Данная проблематика рассматривалась в специализированном номере журнала «Политическая наука» [Политическая наука, 2013].
Заметное место в этом массиве публикаций занимают работы, издаваемые научными центрами в российских регионах, что призвано подчеркивать их неформальную территориальную специализацию. В то же время акцент на неформальную (геополитическую) территориальность заметен и в некоторых публикациях, издаваемых в центре.
