скорее отрицательным (force for bad), а не положительным явлением [см.: International survey… 2016]. В Великобритании опросы показали, что даже привилегированные граждане, процветающие в открытой глобальной системе, голосовали за «Брексит», считая, что выход из ЕС позволит им «больше контролировать свою жизнь», устранив, по крайней мере, одну из систем наднационального контроля, находящуюся в Брюсселе [Hu, Spence, 2017, p. 59]. Британцы отказались понять собственное правительство, которое за последние десятилетия попало в зависимость от директив Еврокомиссии, что зачастую означало подчинение интересам франко-германского дуэта. Другими словами, большинство граждан предпочли остаться один на один с собственным правительством, не допустив в эти отношения европейскую бюрократию. Политический обозреватель Financial Times Гидеон Рахман так прокомментировал напряженное начало переговоров между Лондоном и Брюсселем по условиям «Брексита»: «Очевидно, европейцы не знают историю и природу британцев. Страна, победившая испанскую армаду, Гитлера, Кайзера, Наполеона, не имеет оснований бояться бюрократов в Брюсселе или правительств Мальты или Словакии» [Rachman, 2017].
Очевидные причины популизма часто связывают с внешними миграционными вызовами и коренными изменения социальных структур европейских обществ. Однако есть и глубинные аспекты, связанные все с тем же фундаментальным кризисом демократии. Кас Мюдди, эксперт центра по исследованию экстремизма при университете Осло, вглядывается в ситуацию более пристально. Он связывает рост популизма с тенденцией исключения из реальной политики народного участия таких вопросов, как иммиграция, неолиберальная экономика и европейская интеграция. Для того чтобы остановить взлет популизма, политические деятели должны реполитизировать эти важнейшие вопросы XXI в., вернув их обратно в сферу «прямой демократии» [Mudde, 2016, p. 30].
Еще один аспект усиления европейского популизма связан с избранием 45‐го президента США Д. Трампа. Как известно, ряд европейских маргинальных политиков крайне правого толка выразили идеологическую солидарность с его взглядами по вопросам иммиграции и безопасности. Ирония состоит в том, что эти политики, набирающие популярность в ЕС, играют против собственного континента. В глобальной перспективе Европа, политически ослабленная и фрагментированная популистскими идеями, является идеальным субъектом влияния со стороны США. Слабость ЕС позволит Вашингтону навязывать Брюсселю выгодные для себя форматы трансатлантических отношений, прежде всего в их политических и экономических измерениях.
В любом случае, мы имеем дело с принципиально новым явлением, требующим пристального междисциплинарного изучения, устраняющего концептуальную путаницу вокруг популизма. Популизм, действуя в логике прямой оппозиции к власти и произвольно обращаясь с аксиоматикой суверенитета, не способен к всестороннему анализу и ответам на усложняющиеся вопросы современности. Его мозаичная природа, зачастую искусственно
