зачем нам вас обманывать! – дуэтом заверещали девушки и побежали оформлять скидку.
Юмашева решила переодеться. «А что, буду ходить по Москве в новой юбке. Нельзя, что ли, немного пофорсить полковнику? Интересно, а меня много или мало, имеется в виду, как человека? Мне много требуется одежды? Пожалуй, мало, китель да сапоги, да вот еще и новая юбка. – Она прошлась по лестницам универмага, разглядывая себя в зеркало. – Шик, блеск, красота! – Юбка обтягивала бедра, как нейлоновый чулок, не стягиваясь в складки, не морщась и не облипая тело. – Очень сексуально», – радовалась Гюзель Аркадьевна, отгоняя от себя мрачные мысли, стараясь не думать о возвращении в Петербург. Дома ее ждала изматывающая работа с неясными перспективами в конце тоннеля.
Остатки командировочных денег ушли на обед в «Макдональдсе», да еще немного осталось на такси до Ленинградского вокзала. Взъерошенный таксист мрачно спросил, когда она остановила его.
– Бабло есть?
Юмашева озадаченно уставилась на него, раздумывая, что бы такого ядреного ему сказать, но сдержалась и ехидно ответила:
– И бабло есть. И дедло в наличии! Могу предъявить. Откуда такой интерес?
– Садитесь, – таксист хмуро кивнул ей. – Только что клиент кинул. Извините.
– Москва… – сказала Гюзель Аркадьевна, вкладывая в слова философский смысл с оттенком иронии.
– Москва! – мрачно подтвердил таксист и сплюнул в открытое окно.
«Сам москвич, а город не любит. Надо же, а мне Москва сегодня очень нравится, такая милая-милая Москва, очень симпатичная и хорошенькая», – думала Юмашева, выглядывая из окна автомобиля, стараясь разглядеть Кремлевские звезды.
В поезде она крепко уснула, стараясь не замечать пыльных одеял, постельного белья, с которого дождем сыпалась грязная труха, грязи в туалете и обычной вони, сопутствующей всем железнодорожным составам, изо дня в день перетаскивающим непритязательный народ. «Ну, не каждый же день в конце концов летать в индивидуальном самолете», – с иронией подумала Гюзель Аркадьевна. На секунду ей улыбнулось лицо Андрея, она удержала его в памяти, и вместе с ним погрузилась в крепкий сон, такой крепкий, что проснулась она, когда состав уже подъезжал к Колпино.
«Что ж это я? Скоро дом, мой дом – Петербург! Не люблю, когда город называют Питером, это звучит пошло», – подумала она, ловко спрыгивая с верхней полки. Быстро натянув сапоги и набросив куртку, Гюзель Аркадьевна бросилась к выходу. «Скорее, скорее домой, быстро переодеться и на работу!» Если бы можно было не заходить домой, а сразу идти на службу, Юмашева так и сделала бы, но порядок есть порядок, она должна появиться в отделе, блестящая и выправленная, как морской кортик.
– Проходи, сынок! – сказал широкоплечий плотный мужчина, сидевший в кресле. Он глубоко утонул в нем, отчего его ноги оказались выше головы. Входящему показалось, что слова приветствия доносятся через глухую перегородку.
– Пап,
