не хватает.
– Мама? – магистр удивленно приподнял бровь.
– Ненавижу дядьку! Это из-за него я тут. Обращался с нами как с рабынями. И эти службы его дурацкие в Ордене. Ненавижу Орден, – от злости я едва не раздавила бокал, потом сделала еще глоток.
– Вот как? – магистр смотрел на меня с неподдельным интересом. И вдруг поняла, что ему действительно важно, что я чувствую. Он, можно сказать, единственный, кто заботился обо мне в последнее время. Настроение переменялось каждое мгновение, и сейчас я была готова рассыпаться в благодарностях перед лордом Эрсиэ.
– Как же мне повезло встретить Вас! – и посмотрела на него с нескрываемым обожанием, – Вы так добры ко мне. Мне так нравятся комнаты, которые Вы мне выделили. И Лаэш очень милая, хоть и мертвая. И пудинг очень вкусный, – меня понесло, сильно понесло, я никак не могла остановиться, – Вы самый лучший, магистр. Я Вас люблю.
– Хм, даже так? – лорд Эрсиэ смотрел с откровенным удивлением.
И до меня дошло, что только что сказала! Густо покраснела, смущенно опустила глаза. Ох, мрак, позор на мою голову. И опять потекли слезы.
– Я не хотела, – пробормотала робко, – Не это имела в виду. Простите.
– Все хорошо, – улыбнулся магистр, и мне полегчало от одной фразы, – Выпей еще вина. И расскажи, как у тебя появилась эта рана.
– В конце весны, – ответила, делая еще глоток, – Когда уже тепло было, я сбежала из дома, чтоб сходить на речку. Было так жарко, что я скинула платье и решила искупаться. Понимаю, что вот так идти одной без служанок, без ширм, купального платья девушке не подобает. Но там никого не бывает, всегда безлюдно. А вода такая чистая и теплая. Решила, что успею высушить волосы и вернуться домой. И нырнула с берега. Проплыла немного, а потом что-то в меня воткнулось. Было больно, но не слишком. Я вообще сначала думала, там ничего серьезного. А когда выплыла на берег, сильно испугалась. И плакала, но не от боли, а от страха. Из груди торчал штырь. Выдернуть я его побоялась, и вот в таком виде, в одной мокрой рубахе, в крови, со штырем в груди вернулась в поместье. Не знаю, как орденцы меня не заметили. Потом лекарша сказала, что я должна была умереть. Сердце задето. А я взяла и вырвала это штырь. И даже кровь не текла. Но мне дурно сделалось, слабость такая в ногах появилась. От страха. Лекарша потом с мамой о чем-то долго говорила. Мне повязку сделали. Потом оказалось, что рана не заживает. Она не болела, но и не заживала. Мама сказала, чтоб я никому не показывала. И лекарше тоже говорила, что рана болит. Я к ней ходила потом несколько раз. Там как раз с Теньяром познакомилась. И ему во всем призналась, почему-то. Но он первый сказал, что учится запрещенному искусству. Я тогда не совсем поняла, о чем он. Он обещал помочь. Про книгу какую-то говорил. Но, когда мы договорились встретиться, не пришел. Я ведь и не думала, что его убили, – и рыдания оборвали мою речь.
– Почему сразу не сказала?
– Боялась. И Вас
