Я спрашиваю, что это такое? Или вы рассчитывали, что ваше предательство останется безнаказанным? Нет, никому ещё не удавалось уйти от советского правосудия!
– Эти бумаги меня попросил перепечатать профессор Штыков, – Катя до последнего не могла поверить в происходящее. Ей казалось, что сейчас она всё объяснит, и мужчины покинут их комнатушку раз и навсегда. – Мы вместе работаем в институте. Профессор занимается исследованием….
– Профессор Штыков был арестован три часа назад, – снова жестко оборвал её капитан. – Свидетели, пройдите в комнату. А вы пишите в протоколе: были обнаружены бумаги с химическими формулами и вычислениями….
Ирина зажмурила глаза. В отличие от матери за прошедшее время она не сказала ни слова. Она точно впала в транс, но сохранила сознание и прекрасно понимала, что происходит. Через несколько часов обыска их арестуют. Ирина не сомневалась. Не для воспитательной беседы были подняты в два часа ночи хмурый и жесткий капитан и два молоденьких сержанта. Когда они постучали в их дверь, нет, когда они выезжали с Лубянки, они уже знали, что именно найдут в маленькой комнате не примечательного общежития, ничем не отличавшихся от тысяч других ему подобных, разбросанных по бескрайним просторам страны.
Шпионаж. Их обвинят в шпионаже. А это пятьдесят восьмая статья. Политическая.
Обыск длился около четырех часов. Что ещё можно было у них найти, Ирина не представляла. Она по-прежнему молча наблюдала за передвижениями военных по комнате. Катя тоже больше не пыталась возражать. Она покорно села на табуретку и даже не поднимала головы.
А вскоре прозвучали роковые слова об аресте.
Им разрешили одеться и собрать узелки. Всё как положено. Ирина двигалась точно во сне. Кошмарном сне без права на пробуждение. Двух женщин, молодую и чуть постарше, у которой неожиданно за ночь, за бесконечно долгие предрассветные часы появились седые волосы, провели по коридорам. Соседи провожали их долгими взглядами. Сочувственными, насмешливыми, недоуменными. Из ареста Акимчевых не делали тайны.
Около подъезда стояли два черных автомобиля с занавесками на окнах. Ирину подвели к одной, а мать подтолкнули к следующей. Катерина не сдерживала рыданий и постоянно твердила:
– Доченька… доченька, девочка моя….
Ирина на мгновение замерла и быстро оглянулась назад, на холодное бетонное здание, бывшее ей домом, на соседей, прильнувших к окнам, на тополек, посаженный в прошлом году рядом с большими скамейками. В голове мелькнула отчаянная, продиктованная поднимавшейся из глубины души безысходностью, мысль, что всё это родное, до боли знакомое, она видит в последний раз.
Сюда она больше не вернется.
Их с матерью разъединили. К небезызвестному зданию на Лубянке подъехал один автомобиль, в котором находилась Ирина. Второго не было видно. Её вывели из машины. И в тот самый момент она испугалась, испугалась по настоящему.
– А где моя мама? – её вопрос прозвучал совсем
