встрепенулась и с любопытством посмотрела на взрослых. Снова кричат. И мама недовольная. И дядя Вася не уходит, а мама же сказала, что бы он уходил?
– Нет больше Николая. Стропила была закреплена плохо, вот он….
Ирина видела, как побледнела, пошатнулась мама, а потом страшно, дико закричала….
Что произошло в тот роковой для их семьи день, девочка поняла значительно позже. К ним стали приходить какие-то люди, многих из них она знала, кого-то видела впервые. Мама непрестанно плакала, тетя Глаша и тетя Валя, две толстые тетки, соседки по площадке, успокаивали её, но та не желала приходить в себя. Её Коленька, её кормилец, её разлюбезный муженек покинул свет Божий, оставил её одну-одинешеньку….
Катерина не замечала происходившего вокруг.
Ирина жалась по углам, кусая губы. До шестилетней девочки никому не было дела. Лишь иногда какие-то тетки прижимали её к своим потным телам и говорили почти всегда одну и ту же фразу:
– Сиротинушка ты наша…. Ну, ничего, ничего, всё образумится….
Приехала из Подмосковья бабушка. И именно она объяснила ребенку, что не придет больше папка с работы, не подкинет её под потолок, не поймает, смеясь, не защекотит колючими усами по её голенькому животику.
Ирина засунула указательный пальчик в рот и не поверила. Бабушка что-то перепутала. Она старенькая, вот и не поняла.
А тот дяденька в большом прямоугольном ящике, который они все, взрослые, называют гробом вовсе не её папка. Её папка был красивым, с лучшими в мире усами, а у этого лицо покрыто марлей. Фу….
Ирина ждала долго. Каждый вечер она с надеждой всматривалась в проём двери, уверенная, что та вот-вот откроется и войдет её любимый папка, что мама улыбнется при виде его высокой фигуры.
Дверь отворялась. Но в неё входили кто угодно, но только не Николай.
Однажды, прошло больше месяца с похорон Николай, Катя грубо схватила Ирину за руку и жестко сказала:
– Хватит. Нечего сутками пялится на дверь. Не трави душу. Без тебя тошно. Умер твой папа. Умер!!! Понимаешь, ты, бестолочь?! Да заплачь ты что ли! – и Катерина принялась трясти дочь за худенькие плечики.
А та, морщась от боли, пыталась вырваться из цепких рук матери. Внезапно Катя перестала трясти дочь, и с тихим плачем опустилась на пол, прижимая маленькое тельце дочери к себе.
– Ириночка, деточка ты моя…. Прости, прости меня…. Одна ты у меня осталась…. Никому тебя не отдам…. Никому, слышишь?!
И в тот момент, когда рыдающая мать прижимала её к себе, Ирина догадалась, что бабушка не соврала, сказала правду. Вцепившись пальчиками-палочками в черное платье матери, она отвернула голову от двери.
Постепенно их жизнь приходила в норму. Екатерина устроилась работать на швейную фабрику, Ирина пошла в школу. Но мужчины в их жизни не было.
За Катей пытались ухаживать, кто-то не навязчиво и робко, кто-то открыто и притязательно. Только для всех у неё был уготовлен один ответ: «Я занята. У меня нет времени. Мне дочь растить надо». И постепенно ухажеров поубавилось.
