большим фермером. Все закономерно и справедливо, как мне тогда казалось.
Возможно, я сама виновата, что так и не смогла понять отца. Возможно, надо было чуть расширить пространство, увеличить дистанцию: выйти из замкнутых стен на вольный воздух, туда, где перспектива лишает фигуру давящего величия, но все еще позволяет различать черты и узнавать движения. Однако отец не растворялся в пейзаже, а заполнял его собой: поля, строения, деревья, посаженные на границах участка, были им самим, будто он перерос их, а потом сбросил, как шелуху.
Я изо всех сил старалась понять отца, но за величием его фигуры терялся всякий смысл. Каждое воскресенье нам полагалось ходить на проповедь, которую местный священник Фримонт читал, чтобы возвестить милость Божью, или Его вездесущность, или что-нибудь еще. Святой отец выбирал недавние происшествия, библейские истории, случаи из собственной жизни и слухи, переданные прихожанами, и излагал их так, чтобы получилась картина, которая увлекала и захватывала слушателей, помогая им узреть Бога. Правда, ровно до тех пор, пока в голову им не приходили другие, противоречивые факты. Однако противоречия нисколько не пугали святого отца, он находил в них истинное величие. Невозможность полностью познать мир была для него главным доказательством… нет, не милости или вездесущности Бога, а его величия. И когда священник говорил об этом, голос его крепчал, жесты становились размашистее, а в глазах загорался огонь.
Отец сам никогда не снисходил к нам, и не было у нас никого, кто помог бы нам «узреть его». Мама умерла очень рано, не успев объяснить, что он – все лишь обычный мужчина со своими странностями, склонностями и привычками. Она не успела сделать его фигуру менее величественной и более понятной. А мне бы очень этого хотелось. Думаю, в этом заключалась наша единственная надежда.
Отец не ожидал такого ответа от Кэролайн. Он повернулся, чтобы взглянуть на дерзкую дочь, – медленно и изумленно, подавшись всем телом со всей знакомой пугающей мощью: в нем было почти два метра росту и больше ста килограммов веса.
Кэролайн не хотела жить на ферме, она выбрала профессию юриста и жениха-юриста, но это была больная тема, и сестра, не решившись высказать все до конца, молча уставилась на темнеющий горизонт. Гарольд включил на крыльце свет. Для Кэролайн предложение о разделе фермы стало ловушкой. Отец продолжал сверлить ее взглядом. Теперь, при ярком свете, не было никакой возможности подать ей знак, чтобы она молчала и не спорила с изрядно выпившим отцом.
– Не хочешь – не надо. Вот и все, крошка! – злобно бросил он, поднялся со стула, тяжело прогромыхал по ступеням и скрылся в темноте.
Никого, кроме Кэролайн, поведение отца не удивило.
– Это просто смешно. Он пьян, – попыталась успокоить я сестру.
Однако меня никто не поддержал, все стали расходиться, прекрасно понимая, что произошло нечто непоправимое. Гордость отца была уязвлена, и теперь бесполезно доказывать ему, что Кэролайн не отвергла его предложение, а просто выразила сомнение, вполне резонное,
