нового, то я сбежал, от своего прошлого, при помощи других…
– Вы надеетесь, что на новом месте будут иные впечатления и продолжите свою книгу?
– Вряд ли получится, – вздохнул Писатель, – это лишь иллюзия, некая передышка от скуки, посредством бегства. Я уже делал это ранее.
– И что? Никто не сможет прочитать вашу книгу, раз вы ее постоянно дополняете?
– Думаю никто. Все держу в голове.
Она насмешливо посмотрела на его голову, где почти не было волос: – Потому и голова свободна от волос, что их вытолкали мысли? Ничего не потеряли из ненаписанного?
Она явно издевалась над ним, но он этого не замечал или не хотел замечать. Во всяком случае, по его виду, это было невозможно увидеть. Даже если он и заметил, то оказался не злобным, а просто ответил:
– Надеюсь, что нет. Я понимаю, что выгляжу действительно странным писателем: не издавшим ни одной книги, не имеющим читателей. Все верно.
– Записывать начнете, когда Муза придет?
– Она не придет, – грустно вымолвил он. – Она уже давно меня оставила.
– Жаль, а может быть еще…
– Не может быть, – прервал он ее. – Чудес не бывает, о чем я жалею, хотя пора бы уже перестать мечтать.
– На что же вы рассчитываете?
– На свою одержимость…Но, я обязательно напишу и поставлю точку на последней странице. Нет, многоточие…
– Хочется вам верить. Если вы не издавались, на что живете?
– Жил, – поправил он. – Жил статьями в газетах.
– Так вы журналист, – радостно воскликнула Художница.
– Журналист, это тот, кто сделал написание статей профессией, а я, как и вы, для поддержания тела, подрабатывал разовыми заработками. Я не продаюсь. Я догадываюсь, что вы обо мне думаете. Уже привык.
– К этому можно привыкнуть?
– Человек ко многому может привыкнуть… – он хотел продолжить, но замолчал, его взгляд устремился вдоль палубы. Художница повернула голову и увидела идущую по направлению к ним женщину. Ее внешний вид бросался в глаза, к чему она очевидно и стремилась: каштановые волосы спадали ниже плеч ровными локонами, а умелый макияж лишь подчеркивал ее приятное лицо, на котором выделялись большие карие глаза. На вид ей было лет тридцать. Непомерно короткая юбка открывала стройные ноги и обтягивала бедра. Ее изящная фигурка приковывала внимание, а относительно свободная вольная походка была явно искусственной; она подчеркивала, все, что она хотела показать, чуть покачивая бедрами. Весь ее вид, в общем, показывал, какое у нее ремесло, даже не сведующему человеку. Подойдя к сидящим, она не спрашивая, села в шезлонг, который, как и другие, был привинчен к палубе и закинула ногу на ногу, приведя в смущение Писателя.
– Милое, приятное утро, – вместо приветствия произнесла женщина.
– Милое, – смутившись, поддержал Писатель.
– И что вас так смущает? –
