style="font-size:15px;"> Велем взял почерневший, с рыжими потеками железный обломочек, поскреб пальцем острый край, и впрямь похожий на наконечник стрелы, но покачал головой:
– Не, на стрелу не похоже. Ты, Витошка, у Доброни или у Братони спроси, они тебе лучше скажут, что это такое.
– Слыхал, дурень! – возликовал Аскол. – Стрела тебе!
– А и спросю! – огрызнулся Витошка. – Может, это еще полуцьсе стрелы цьито-нибудь!
– Ч-то-нибудь, чудо ты чудинское!
Оглядевшись и нигде не заметив Дивляну, Велем поднялся по валу, продрался через кусты и вошел на бывший двор городища. Здесь было почти пусто: начисто сгоревшие постройки когда-то лежали грудой угля, потом заросли травой и кустарником, и теперь только по небольшим продольным всхолмлениям под мхом можно было догадаться, где и как стояли дома. Дивляна обнаружилась тут: ломая принесенный с собой кусок хлеба, она разбрасывала крошки по земле.
– Ты чего здесь творишь? – окликнул ее Велем.
– Ой! – Дивляна сильно вздрогнула и прижала руку к сердцу. – Напугал, я ведь заикаться начну!
– А чего бродишь тут одна? Тоже клад ищешь?
– Какой клад? Я души подкармливаю.
– На жальнике подкармливают.
– А вдруг и здесь кто-то есть? – Дивляна огляделась. – Ведь такая драка была страшная, если стрелы до сих пор находят. Вуй Ранята, когда моложе Витошки был, тоже находил. Сколько тут этих стрел выпустили, сколько людей загубили, жутко и подумать! А потом погорело все, наверняка не всех мертвых подобрали – некому было и некогда. Так и лежат тут под травою чьи-то косточки обгорелые, чьи-то душеньки маются: ни в Ирий, ни в белый свет назад им ходу нет.
– Так то варяги, они тут жили. От Любошичей одна бабка наша осталась, и та тогда в Ладоге жила.
– А до того? Когда Любошичей перебили, когда в первый раз тут все горело? Да и варяги… Пусть лучше упыри добрые будут и сытые, чем злые да голодные.
– Упыри! Скажешь тоже! – Велем, хоть и был взрослым, сильным мужчиной не робкого десятка, невольно поежился.
Уже почти стемнело, и только на краю неба еще виднелись сине-красные полоски. Ветер утих, и над темным берегом далеко разносилась разудалая свадебная песня, которую пели над курганами подвыпившие женщины:
– У ворот моей матушки
Вырастала травушка,
Лели, Лели, Лели!
Ёли, ёли, ёли!
– подхватывали мужчины и, судя по свисту и топоту, плясали на вершине кургана, где спали их старые матушки, которым надлежало благословить народившихся потомков на скорые свадьбы. Вокруг костра метались буйные тени, и было не разобрать издалека: то ли там гуляют живые родичи, то ли призываемые предки, то ли те и другие вперемешку.
– Да и кто траву стоптал,
Да и кто шелковую?
Приходили ходатаи —
Женишки богатые!
Там, на курганах, подвыпившие родичи будто праздновали
