перенять у матери все, что возможно. Заговаривать у нее не получалось – она легко запоминала слова заговора, но не чувствовала того слияния с духом божества, которое ощущали в эти мгновения Милорада или Яромила. Эту способность унаследовала от Милорады только старшая дочь, Дева Альдога. Зато Дивляна выучилась ловко варить отвары и готовить настои, делать разные припарки, перевязывать раны. И даже с этой тяжелой работой девушка справлялась легко, потому что вся она была полна образом Вольги, и мысли о нем заставляли ее день и ночь улыбаться. Это ощущение счастья передавалось всем вокруг, так что при виде ее сияющего солнечного лица начинали улыбаться даже хмурые мужики.
По ночам ей трудно бывало заснуть, Дивляна вертелась, ее била горячая дрожь, сердце трепетало, кровь бурлила и быстрее бежала по жилам, ум кипел, перед глазами проносились обольстительные картины будущего. Вот она сидит на своем свадебном пиру, в красном платье, с самыми дорогими ожерельями, вот идет с белым женским покрывалом на голове, в богатом уборе молодухи, ждущей первого ребенка. Вот у нее родится сын, потом еще один, потом еще пять, и все молодец к молодцу, такие же статные и веселые, как сам Вольга. А то она просто воображала, как он подойдет к ней и поцелует прямо перед всеми родичами, когда отец согласится на их обручение, – Дивляна уже ждала этого поцелуя с нетерпением и высчитывала, сколько времени должно пройти, чтобы отец разрешил справлять свадьбу. Если бы не погибшие братья, то ее можно было бы сыграть хоть сейчас, хоть завтра – приданое давно готово. Но когда-нибудь ведь это случится… Дух занимало от мысли, что если бы не поминания умерших, то уже довольно скоро она могла бы проводить ночи в объятиях Вольги…
Вестмар Лис собрался-таки ехать вверх по Волхову и дальше, как намеревался, на Волжский путь. Теперь у него появилась такая возможность, а изображать великого воителя без неотложной к тому нужды он не имел охоты. К тому же он потерял в битве одного из своих племянников: того, что был в вязаной шапочке, а Стейн это или Свейн, домочадцы Домагостя так и не успели запомнить. Как многие до него и многие после него, он отправился в первый поход, чтобы не вернуться. Может, отец и мать даже камень закажут резчику, чтобы тот изобразил на нем хитрыми рунами надпись: «Аслауг и Бергфинн поставили этот камень по Свейну, своему сыну. Он погиб на Восточном пути». А похоронили его на другом берегу, за Волховом: свои могилы ладожане устраивали на жилом берегу, а противоположный, «чужой», отвели для погребения чужаков, в основном варягов, которые тоже так или иначе находили здесь свою смерть. И Вестмар безо всякого удовольствия думал о том дне, когда должен будет сообщить своей сестре печальную новость.
Домагость, узнав о его замыслах, невольно поджал губы: сейчас, пока Игволод оставался поблизости, потерять сотню умелых и хорошо вооруженных воинов было очень нежелательно. Но в то же время он понимал Вестмара и не мог возразить против его желания уехать.
– Видят боги, я помог тебе, когда ты в этом
