до церкви Святой Софии. Но родичей своего мужа я там не застала, да и другие греки почему-то спешно покидали храм, бежали кто куда, спасаясь и от латинян, и от пожара. Но я верила, что именно в храме надо искать защиты. Я стала молиться перед иконами, надеясь, что святые защитят храм. И впрямь огонь, охвативший многие дома и дворцы, остановился у стен Святой Софии. Но ничто не могло остановить алчных грабителей. Я услышала их крики и грубый хохот – и тут же кинулась к боковому приделу церкви, присела в углу за колонной. Оттуда я с ужасом наблюдала, как пьяные захватчики разоряют храм. Не понимая красоты и святости церковных предметов, хищные варвары готовы были разбить их и ободрать, лишь бы унести с собой побольше золота, серебра, жемчуга, слоновой кости и драгоценных камней. Они разрубали на куски алтари и делили их между собой. Скоро множество священных сосудов редкой красоты валялось на полу вместе с кусками золота и серебра, которым были обложены кафедры и амвоны. Все эти драгоценные предметы оказались тяжелы, и грабители, желая побольше увезти, ввели в притворы храма лошадей и мулов. Животные пугались блестящего пола и не хотели идти, но воины хлестали их и тащили силой. Кровь и нечистоты оскверняли священный пол храма. В разгар этого неистового грабежа кто-то из захватчиков додумался привести с улицы гулящих женщин и заставить их голыми плясать на главном престоле собора. Я сидела в углу ни жива ни мертва, зажмурив глаза, чтобы не видеть такого святотатства. Но тут один из грабителей – кажется, венецианец – заметил в боковом приделе икону в драгоценном окладе, кинулся к ней и обнаружил мое укрытие. С довольным хохотом он вытащил меня из-за колонны и стал толкать к тому месту, где плясали уличные женщины. Другой латинянин пришел ему на помощь и попытался сорвать с меня одежду. Я закричала. И в этот страшный миг передо мною вдруг возникли горящие черные глаза молодого незнакомца, когда-то встреченного возле церкви. Он крикнул моим мучителям по-итальянски (тогда я уже немного разбирала латинские языки): «Отпустите ее, она моя!» Подбежав, он шепнул мне на ухо по-гречески: «Пойдем со мной, я спасу тебя от насильников». Юноша был одет в венецианские доспехи и по виду ничем не отличался от других грабителей, а из его заплечного мешка выглядывали горлышко драгоценного сосуда и край дорогого оклада иконы. Но я почему-то сразу же поверила ему. Да и все равно у меня не было другого выхода, и я молча протянула руку своему спасителю. Оттолкнув пьяных наглецов, он повел меня из церкви. Я так ослабела от страха и бессонницы, что шла, спотыкаясь, почти не различая дороги, а перед глазами у меня стелилась мутная пелена, в которой гасли отблески пожара. Юноша привел меня в какой-то дом, что находился в незнакомом мне квартале. Этот маленький приземистый дом был совершенно пуст: видимо, хозяева-греки в страхе покинули свое жилище или же их выгнали оттуда. Я в изнеможении опустилась на скамью и, подняв голову, встретилась глазами со своим спасителем. Видно, он прочел в моем взгляде недоверие, потому что сразу же поспешил меня успокоить: