что осталось от семи миллиардов населения земного шара. Только вот нет даже того, кто подтвердит или опровергнет эту информацию. Связь с остальным миром была утеряна много лет назад. Прошло двенадцать лет. Сейчас каждый сам по себе. Сейчас это уже мало кого волнует.
Это выживание.
Я уткнулась лбом в холодное стекло окна и прикрыла глаза.
Меня залатали. Один из врачей дежурящих сегодня в медицинском корпусе сектора обороны хорошо потрудился над моим раненным плечом. Раньше я видела эту женщину, она состояла в комиссии при моём первом осмотре и, в отличие от предательницы Киры, оказалась совсем не разговорчивой. У меня даже сложилось впечатление, что она специально старается причинить мне как можно больше боли, обрабатывая рану.
Пуля прошла навылет – мне опять повезло. Везение, единственное, что подарил мне Конец света. Раньше я не была такой. Везучие не болеют астмой. Зелёный дым забрал и её.
Входное и выходное пулевые отверстия оказались узкими. Ткани почти не повредились, так что даже не придётся их удалять. Уж не знаю о квалификации этой женщины, но видимо она позволила определить отсутствие повреждений крупных кровеносных сосудов так, что её даже сразу решили зашить, переведя на мою сомнительную персону несколько сантиметров медицинской нити. Кровотечение капиллярное – так она сказала, точнее, пробубнила под нос. Что ж, поверим на слово.
Грязный бинт, от которого до сих пор пахло кофе, скрывающий укус твари на предплечье, женщина трогать не стала, скорее всего – приказ Дакира. Это по-прежнему было тайной. Вот только теперь в неё посвящено слишком много народа.
Коленная чашечка сильно ушиблена, думаю, сустав распух – оттуда и боль. Через несколько дней пройдёт, если воспаление уменьшится.
Спину врач осматривать не стала. Уверена, считает, что и так сделала гораздо больше, чем заслуживает шлюха из Скалы.
Я на автомате с силой потёрла татуировку падшей женщины на левом запястье, едва удержавшись от позыва смочить пальцы слюной и в трёхмиллионный раз попробовать стереть вжившиеся в кожу чернила, но просто опустила руки, скованные наручниками, и с шумным выдохом отошла от окна.
Дверь процедурного кабинета врезалась в стену, и, проворным шагом, Дакир двинулся ко мне с видом человека, собирающегося скинуть меня с третьего этажа больничного корпуса.
Отлично зная в чём причина недовольства, я устало закатила глаза и вытянула перед собой руки.
– Ты неисправима! – прогремел он. С большим чем того требовалось усердием освобождая мои запястья от железных оков.
– Благодарю, – я плюхнулась на кушетку, вытянув вперёд ногу с ушибленной в Миннеаполисе коленкой.
– Ты и часа не провела в Кресте, а уже устраиваешь выходки. – Дакир не кричал, он вообще редко кричит, но был недоволен. Суров и недоволен.
– Эта докторша позвала парней, что ты любезно оставил
