боевой порядок запрещалось, даже если ранили кого-нибудь из твоих друзей. Всякая попытка сопровождения раненых в тыл расценивалась как прямое уклонение от боя. Однако не всегда выходило так, как требовал устав, в боевых условиях приходится строго разбираться между необходимой помощью и дезертирством с поля боя».
Белорусский писатель В. Быков до конца дней не мог забыть будни окопников: «Убитых мы не хоронили, – где упал боец, там и остался лежать. Не было времени валандаться с трупами. Старшие командиры орали: «Вперед!» Потом после боя убитых хоронили специальные похоронные команды. Они собирали оружие убитых, снимали с них одежду и сапоги, рыли ямы и сбрасывали в них трупы. Закапывали.… В штабе части составляли список убитых. Но это совсем не означало, что в той или иной братской могиле лежат только те, кто занесен в список, точнее, именно те. Порой случались ошибки – боец жив, а числится в списке. И, наоборот, – в списке убитых солдата нет, а он числится в этой могиле».
Осенью 1941 г., когда Красная Армия оставляла одну позицию за другой, вдруг стали задумываться: почему красноармейцы, увидев танки и пехоту противника, порой без приказа оставляют линию обороны своих подразделений и частей.
«Наши уставы, существовавшие до войны, учили строить оборону по так называемой ячеечной системе, – писал К.К. Рокоссовский.
– Утверждалось, что пехота в ячейках будет нести меньше потерь от вражеского огня. Возможно, по теории это так и получалось, а главное, рубеж выглядел очень красиво, все восторгались. Но, увы! Война показала другое…
Итак, добравшись до одной из ячеек, я сменил сидевшего там солдата и остался один.
Сознание, что где-то справа и слева тоже сидят красноармейцы, у меня сохранилось, но я их не видел и не слышал.
Командир отделения не видел меня, как и всех своих подчиненных. А бой продолжался.
Меня все время не покидало желание выбежать и заглянуть, сидят ли мои товарищи в своих гнездах или уже покинули, а я остался один».
Генерал А.В. Горбатов примерно в это же время также обратил свое пристальное внимание на эту проблему.
Жизнь заставила не распылять взвод, располагать его на одном из бугров – в общей траншее, не более ста двадцати метров по фронту, чтобы командир видел своих подчиненных, а они – своего командира.
Немного о каске (от исп. сasco – череп, шлем). Этот защитный головной убор из металла появился во Франции в 1758 г. у драгунов. В Первую мировую многие страны использовали стальную каску для защиты от пуль и осколков. В Красной Армии стальная каска после 1939 г. стала называться шлемом. Одни на передовой ходили без касок и даже под пулями и об ее отсутствии не жалели, так как, по их словам, каска звенела на голове, цеплялась за сучки, мешала думать и сосредоточиться.
Другие даже ночью, когда ложились спать, оставляли ее на голове, надеясь, что каска защитит от стального осколка и пули. В целом во всей Красной Армии отношение к каскам было
