дне” он играл Актера. Ему уже было за шестьдесят тогда. Мудрый был человек и любил меня.
Алексея я не видела двенадцать лет. За это время случилась война, потом революция, да много чего. Я закончила курсы медсестер, в восемнадцатом потеряла сына и мужа, перебралась в Петроград. Начался голод, террор, от голодной смерти меня спас Алексей. Точнее, меня позвала Мария Федоровна, которая жила в квартире Алексея со своим новым любовником. Он был на двадцать один год моложе нее, звали его Петром Петровичем Крючковым, а по-домашнему – Пе-Пе-Крю, но я его так никогда не звала. Мне он был неприятен, розовощекий, гладкий, во всем его облике была какая-то уступчивость. Мне казалось кошмарным, что он связался с женщиной, годящейся ему в матери, однако такого конца, который выпал ему, он все же не заслужил. После октября семнадцатого Мария Федоровна была назначена комиссаром театров и зрелищ Петрограда и Северной области, а с осени девятнадцатого, когда все театры национализировали, власть ее еще более возросла, но лишь номинально, так как многие ставили ей палки в колеса.
Особенно пакостила жена Каменева Ольга Давидовна, младшая сестра Троцкого. Она обожала театр, не имея к нему ни малейшего отношения, и специально для Ольги Давидовны придумали какой-то пост в Наркомпросе, на котором она командовала театрами, разумеется, делая все в пику Марии Федоровне.
Жене петроградского диктатора Зиновьева Злате Ионовне Лилиной тоже хотелось поруководить культурой, а поскольку Зиновьев был важной птицей (он вместе с Лениным скрывался в Разливе), то и Лилина вставляла палки в колеса Марии Федоровне. Позднее ее младший брат стал заведовать Госиздатом и немало вредил Алексею и вообще всем талантливым людям, потому что хотел быть писателем, но не имел для этого ни таланта, ни воли.
Копала под мою благодетельницу и жена Ленина Крупская, готовая запрещать все, в чем есть хоть что-нибудь человечное и неординарное. Марию Федоровну она невзлюбила давно, потому что терпеть не могла и Горького, как и всех, кто не был фанатиком.
Луначарский тоже невзлюбил Алексея. Еще до войны, кажется в 1912 году, он с семьей был у Горького на Капри. У них умер маленький ребенок. Похоронить его по христианскому обряду Луначарский, как атеист, не мог. И, посовещавшись с супругой, он додумался до того, что стал над мертвым младенцем читать стихи Бальмонта. Мария Федоровна подняла его на смех при всей честной компании, после чего он навеки возненавидел ее. В 1920 году Луначарский познакомился с одной цирковой артисткой, женой спившегося писателя, и красотка эта вместе с мужем переселилась в Кремль, в многокомнатную служебную квартиру в Конюшенном корпусе. Бывал там и Алексей. Писателя Луначарский пытался продвинуть в литературных кругах и устраивал вечера в своем доме, куда приглашал лучших литераторов, которые были вынуждены слушать в исполнении мужа циркачки отрывки из его бредового романа. Однажды туда приглашен был поэт Ходасевич, который заведовал
