style="font-size:15px;"> Пол сооружен был из широких шершавых досок, посыпанных мелкой стружкой и прогибавшихся при каждом шаге. Стекла на окнах едва пропускали свет из-за слоя копоти, покрывавшего их. Повсюду кружили черные мухи – каждая размером с овода, насосавшегося крови.
Тем не менее мы довольно плотно поужинали, заказали напоследок бутылку мадеры и принялись опустошать ее у холодного камина.
– Как это ни удивительно, но содержатели харчевен почти всегда, даже в условиях голода, способны раздобыть какую-нибудь вполне сносную снедь, – проговорил Мериме, разглядывая этикетку на бутылке, уже полупустой. – Вероятно, здесь сказывается дух конкуренции, когда каждый стремится во что бы то ни стало обойти коллег.
– Возможно, – легко согласился я.
После еды и вина мне хотелось завалиться в постель, но мысль о том, что через несколько минут подушка и простыни станут мокрыми от пота, не позволяла осуществить это желание.
Доктор поставил бокал на подлокотник старого, обшарпанного кресла, извлек из кармана сюртука кисет и трубку, тщательно набил ее и закурил. Сизый дым медленно поплыл над его головой, придавая Мериме сходство с фантомом.
– Вы ведь не курите, насколько я помню? – спросил он, делая между затяжками глоток вина.
Я отрицательно покачал головой.
Мой взгляд рассеянно блуждал по харчевне, выхватывал из полумрака то одну, то другую деталь.
– И правильно делаете. Табак вреден, – заявил Мериме. – Говорю это вам как врач.
– Зачем же вы сами курите? – спросил я.
Однако меня в этот момент больше интересовал не ответ доктора, а картина, висевшая над камином. Она выглядела очень старой и производила на меня неприятное, даже зловещее впечатление. Трудно объяснить причины, но полотно, украшавшее зал харчевни, казалось мне осколком древней эпохи, жестокой и темной, когда мракобесие обуяло даже самые мощные церковные умы, а население впадало в массовые психозы, гонялось за ведьмами, разоряло могилы в поисках вампиров. От холста буквально веяло Средневековьем, причем в его самых отвратительных проявлениях. Это казалось мне особенно странным потому, что написана она была явно не ранее позапрошлого века.
Я сидел и смотрел на холст в тяжелой раме. Это был семейный портрет. Судя по одежде, люди позировали для него где-то в начале семнадцатого столетия. В центре находился мужчина с суровым взглядом светло-голубых глаз, тонкими, почти прямыми бровями, коротко подстриженный. Справа от него стояла высокая рыжеволосая женщина, очень худая, с таким же спокойным и суровым взглядом. На переднем плане, перед мужчиной, сидела девушка, почти ребенок. Ее темные волосы были заплетены в толстую тугую косу, спускавшуюся на небольшую, только формирующуюся грудь. Широко распахнутые зеленые глаза смотрели прямо и чуть насмешливо.
– Курю потому, что привык, – ответил доктор, пока я разглядывал картину. – Великая сила – привычка. Благодаря
