меры.
– Это друг, – сказала она, слегка похлопав по плечу Тамсин. – Не обижай ее, Сьюзен. Слышишь? Спокойно.
Сьюзен деликатно лизнула руку девушки.
Тамсин осторожно ее погладила.
– Сьюзен очень умная, – объяснила Лидия, – только общаться с ней надо с помощью самых простых понятий.
– Раньше мастифов использовали для охоты на диких кабанов, не так ли? – спросила девушка. – Она кусается?
– Скорее проглатывает, – уточнила Лидия. – Тем не менее, тебе не надо ее бояться. Если она слишком разыграется, твердо скажи ей: «Сидеть!» Иначе она собьет тебя или с ног до головы вымажет своими слюнями.
Тамсин тихо хмыкнула, что было еще одним обнадеживающим знаком. Вскоре появилась Бесс, а еще через небольшое время гостью напоили чаем, она приняла горячую ванну и задремала.
Лидия, быстро умывшись, прошла в свой кабинет. Только там, заперев дверь, она могла стянуть с себя маску неколебимой и абсолютно уверенной в себе особы.
Ей действительно довелось видеть в этом мире множество таких вещей, о которых не знали благополучные жители Лондона, как мужчины, так и женщины, даже самые мудрые и опытные из них. Однако в обычных житейских делах окружающего мира она была отнюдь не такой искушенной, каковой ее в этом мире считали.
Ни один мужчина не целовал Лидию Гренвилл до сегодняшнего дня.
Даже двоюродный дедушка Сти, не слишком умный, но очень добрый, никогда не позволял себе более чем погладить ее по головке, а потом, когда она стала быстро расти, превращаясь в великаншу, только по руке.
То, что сделал герцог Эйнсвуд, было совсем не похоже на ласку доброго дядюшки. А Лидия оказалась совсем не готовой к этому.
Она поглубже забралась в кресло, сжала склоненную голову ладонями и замерла, рассчитывая, что бушевавшая внутри буря скоро стихнет, чувства придут в порядок, и мир станет вновь привычным и контролируемым.
Но этого не произошло. Более того, вдобавок к воспоминаниям о недавнем происшествии, в сознание, стремительно заполняя его, ворвался неконтролируемый мир ее детства. Смутные образы наплывали, исчезали и вновь появлялись, постепенно восстанавливая в памяти четкую картину, возвращающую в тот страшный день, когда весь мир и ощущение ее места в нем изменились решительно и бесповоротно.
Она увидела себя такой, какой была тогда – маленькой девочкой, сидящей на поломанной табуретке и читающей мамин дневник.
Писать о произошедшем тогда Лидия, конечно, не собиралась, но реши она сделать это, получилось бы, наверное, нечто в стиле «Фиванской розы».
Лондон, 1810 год
Ранним утром, четыре часа спустя после того, как Энн Гренвилл обрела вечный покой в земле приходского кладбища, ее старшая дочь, десятилетняя Лидия, нашла этот журнал. Он лежал в маминой корзинке для шитья, прикрытый пестрыми лоскутками, которые собирались для рукоделия.
