шокированы намного более расслабленным и легкомысленным отношением к жизни практически всех иностранцев, что выражается в огромном количестве пустых разговоров, в которые они вступают на променадах и парковых скамейках, в кафе, булочных, в лобби, дверных проемах и везде, где только могут собраться люди». И в пабах, и в кафе, продолжает Скитовски, «основным занятием большинства людей, очевидно, является общение, а не поглощение напитков».
Американские писатели часто не скрывают зависти к тем обществам, где разговор ценится выше, чем у нас [американцев], и обычно они признают связь между деятельностью и окружением. Эмерсон в своем сочинении о «Застольной беседе» обсуждал важность больших городов в репрезентации власти и гения нации[52]. Он описывал Париж, который доминировал так долго и в такой степени, что повлиял на всю Европу. После перечисления многих сфер жизни, в которых этот город стал «общественным центром мира», автор приходит к выводу, что его «высшей заслугой является то, что это город разговоров и кафе».
В популярном эссе об «американском состоянии» Ричард Гудвин пригласил читателей сравнить час пик в наших крупнейших городах с окончанием рабочего дня в Италии эпохи Возрождения: «Сейчас во Флоренции, где воздух стал красным от летнего заката, колокольни начинают звать к вечерне и работа на этот день завершена, все собираются в своих пьяццо. Ступеньки Санта-Мария-дель-Фьоре кишат людьми всех рангов и классов: ремесленники, купцы, учителя, художники, инженеры, поэты, ученые. Тысяча умов, тысяча споров: живое смешение вопросов, проблем, последних новостей, шуток; неистощимая игра языка и мысли, живое любопытство, изменчивый нрав тысячи душ, которые расщепят каждый объект дискуссии на бесконечность смыслов и значений, – все это проявляется, а затем исчезает. И в этом – удовольствие флорентийской публики»[53].
В нашем обществе мнение о разговоре как деятельности обычно имеет две составляющие: мы не ценим его, и мы не отличаемся умением его вести. «Если у беседы нет ценности, – жаловался Вордсворт, – хорошую, оживленную беседу часто с презрением отвергают как говорение ради говорения»[54]. Что касается наших умений, Тибор Скитовски отмечал, что наши первые шаги к практике дружеского разговора «вялые… и [что] нам не удалось развить местные заведения и условия для пустой болтовни. Нам не хватает материала, из которого сделаны разговоры»[55]. В нашей низкой оценке пустых разговоров совершенно правильно отражается качество большей части того, что мы слышим: это глупо, банально, эгоцентрично и не отягощено рефлексией.
Если разговор – не просто главная привлекательная черта, а сама суть третьего места, то там он должен проходить лучше, чем в других местах; действительно, так и есть. Посетители третьих мест поддерживают искусство разговора, в то время как оно приходит в упадок в широких слоях общества. И доказательств подобному утверждению множество.
Для начала можно отметить удивительное соблюдение
Emerson R.W. (1968)
Goodwin R. (1974) «The American Condition»,
Wordsworth W. (1964) «The Art of Conversation», in
