кивнул, и он начал с вопроса:
– Знаете ли вы о страшной войне, что произошла между Краем Среднелесья и Окоёмом Великой Пустоши пятнадцать лет тому назад?
Я снова кивнул.
– Мне тогда было семнадцать, родителей и всех родственников вырезали в ночь последней битвы. Я чудом спасся. Истекающий кровью, смертельно раненый ядовитой стрелой отец подсадил меня на коня, шепнул в лошадиное ухо, стегнул по крупу, и конь понёсся прочь из города в сторону пустыни, где только и можно было схорониться от орды тёмных воинов Среднелесья. Простите, что холодно говорю о случившемся, но вспоминать подробности – трудно и больно, да и не об этом история.
Вот так начался рассказ, который изменил мою жизнь… или… закончил её.
***
Обученный конь нёс меня по ночной дороге в сторону Великой Пустоши. Вскоре стихли предсмертные вопли жителей Окоёма и радостные – врага.
Я вытер слёзы и обернулся, чтобы попрощаться, как подобает мужчине – с жаждой мести в сердце и достойными словами на языке. Небо над городом пылало заревом пожарищ, на этом страшном фоне метались огромные чёрные тени, клубы серого дыма с запахом горящей плоти настигали меня.
Вот тут шальная стрела с чужим перьём и попала в левую руку, в плечо. Сила её уже ослабла, но всё же наконечник вошел полностью, и я поспешно схватился за древко и выдернул стрелу, зная, что, как правило, копьецо смазано ядом. Хлынула кровь, унося отраву, в голове помутилось, и, склонившись к шее коня, вцепившись в гриву, я погрузился в забвение.
Когда очнулся, солнце палило нещадно, конь устало шагал, утопая копытами в песке.
Кажется, мы заблудились. Со всех сторон тянулись цепи дюн, сливающиеся на горизонте с ослепительно-синим, без единого облака, небом. Кое-где в изгибах закрепилась чахлая растительность – там песок спрессовался и потрескался, очевидно, далеко в глубине была вода.
На одной из таких унылых площадок мы и сделали привал.
Вспомнив про седельную сумку, я облизнул пересохшие губы. В ней обнаружилась фляга, до краёв наполненная тёплой водой, чёрствая коврига и кусок твёрдого сыра, огниво, нож, лечебная мазь, кусок белого полотна и свежая рубаха – обычный запас охотников и воинов, который никогда не забывали обновлять, особенно, в последнее время.
Варвар – так звали любимого отцовского коня, отдышавшись, собирал с песка то ли траву, то ли мох. Я влил ему в глотку немного воды и, тоже отпив чуток из фляги, занялся собой: намазал начавшую гноиться рану, кое-как перевязал полотняной полоской. Из остатков ткани соорудил что-то типа тюрбана, натянул отцовскую рубашку, а своей – запачканной кровью – укрыл голову и шею Варвара, чтобы хоть немного защитить от солнца.
Мы двинулись дальше, не выбирая специально направления, но всё же ориентируясь на островки растительности. Я шёл рядом с Варваром, взбираясь на него, когда совсем уж становилось невмоготу, или когда на горизонте возникали, туманя мозг, миражи роскошных пальм и фонтанов. Великую Пустошь ещё никто не пересекал, никто
