закрываться. – Он листает ломкие от чернил страницы своего блокнота с сухим шелестящим звуком. – А звонок поступил в… семь пятьдесят одну. Что вы можете на это сказать?
«А что тут скажешь», – думаю я.
У меня потеют ладони. Коп поднимает свои маленькие выпуклые глаза. Паутинка капилляров выдает бессонную ночь. Могло ли быть, что он уже знал, что я вру ему? Могли ли они успеть показать мою фотографию девушке-бегунье из квартиры в Бентал Грин?
– Вчера вы сказали, что это ограбление…
– Я собираю информацию, месье Веналайнен, для протокола, – теперь он глядит на меня исподлобья. – Это похоже на ограбление, особенно учитывая, что мерзавцы вынесли практически все, что могли унести, включая хозяйский телевизор с нижнего этажа. Здесь зимой такое случается. Это не местные. Эмигранты, наркоманы, цыгане, – произносит он, крутя между пальцев остро заточенный карандаш. – Грабитель не знал, что в доме кто-то есть. Месье Гордон проснулся, начал кричать. Они испугались и убили его. А потом подчистую обнесли дом.
Я молча впитываю информацию. Что-то не вяжется, но я слишком взволнован, чтобы заметить выбитый пиксель. Мой мозг плохо функционирует в стрессе. Я кашляю. Как по команде, сидящие за другими столами копы поворачивают на меня головы.
– Может, вам воды? – инспектор слегка склоняет голову набок и прищуривается.
– Нет-нет, спасибо, – качаю головой. – Я просто не понимаю, если все так очевидно, зачем вы задаете мне эти вопросы еще раз? Я же вчера все вам рассказал.
– Затем, что месье Гордон – гражданин иностранного государства, и расследование это мы, вероятнее всего, передадим в другое управление. Я просто собираю необходимые документы.
Он издает полный усталости вздох и моментально превращается из героя Дешила Хэммета назад в страхового агента, расследующего царапину на капоте. Он получает от этого примерно столько же удовольствия, сколько я. Это просто его работа.
– Вы можете оставить мне свои полные контакты для связи? Скорее всего с вами будет общаться уже другое управление.
Наверное, сейчас тот самый момент, когда я должен рассказать ему про паранойю Илая Гордона, про «Плакс», на котором он хранил что-то секретное и скорее всего нелегальное, и наш разговор про ворованные данные, но, взглянув в красные глаза полисмена и стену с мотивационным плакатом у него за спиной, я решаю оставить все, как есть.
Я киваю, пишу на бумажке свой лондонский адрес, телефон и электронную почту. Мы прощаемся за руку.
Выйдя из участка, я сажусь в авто и еду по дороге вдоль моря, до тех пор, пока не замечаю таверну, которая выглядит открытой. Я захожу внутрь, занимаю место за столиком у окна, заказываю у похожей на спившуюся Веронику Лейк официантки черный кофе.
Трон мертв.
«Гейм овер», – вывожу я пальцем на влажном после уборки столе. Больше нет единственного человека, с которым я разговаривал потому, что хотел, а не был вынужден.
Потери бывают разными, но переживаем мы их по одной схеме. У этого процесса есть
