от Малеванного? Идет след в след, огнем пропалывает сотню, осталось уже пятнадцать стрельцов. А у Малеванного, судя по огню, четыре «дегтяря», и на каждом хуторе к нему то один, то два «ястребка» подсоединяются – всем хочется поскорее покончить с ним, Буй-Туром.
Звонко ударил выстрел, и тут же в ответ ему – пулеметная очередь. Трескучая, будто палкой по штакетнику провели.
Буй-Тур склонился над картой. Прижал все-таки его Малеванный, вцепился в хвост, будто шулика[9]. За спиной – болото, через него узенькая топкая стежка, известная только охотникам. И конечно, Малеванному, не такой он дурак, чтобы не знать эту тропу, проводники у него из местных. Справа, километрах в пяти, село. Большое село, через него не прорваться. Да и не выберешься из оврага – хлопцы Малеванного обложили остатки сотни с трех сторон, стерегут каждое движение.
А солнце выперлось на горизонт, будто и не думает садиться. До спасительной темноты часа четыре: вполне достаточно, чтобы Малеванный положил в овраге всех пятнадцать.
Ясно было Буй-Туру, что отсюда никуда не уйдешь. Пришло время казаку сложить голову. Погулял – и хватит, смерть не перехитришь.
Его люди, лихие в налетах на беззащитные села, внезапных и жестоких, как удар ножом, в обороне не выдержат, побегут. А куда бежать? В болото… Не от пули погибнут, так в трясине утонут.
Буй-Тур прислушался: Малеванный недалеко, даже слышны команды. В полуденном лесу голоса далеко разносятся, и сосны вторят им приглушенным эхом. Позвал сотник адъютанта, которого все звали Щупаком. Пожалуй, один Буй-Тур и знал его настоящее имя – Степан Рымар, бывший студент Львовской политехники.
– Что будем делать, Степане?
Щупак, удивленный необычным обращением – давно никто не звал его по имени, все «друже Щупак» да «друже Щупак», – глянул на сотника.
Буй-Тур был невысоким, сухощавым и крепко сбитым. Стоял, прислонившись к светлому сосновому стволу спиной, затянутой в защитный френч. На голове – мазепинка с трезубом, в память о славных днях, когда вручал ему этот символ УПА сам проводник Рен. «Носи с гордостью, отныне ты рыцарь нашей славной неньки – Украины», – напутствовал краевой проводник. Нет Рена – обложили чекисты зимой его схрон, не ушел живым.
За пояс френча – широкий, из добротной кожи – заткнуты две немецкие гранаты с длинными деревянными ручками. Такая цацка летит, будто нехотя, кувыркается, а о землю шлепнется – сеет осколками метров на пятнадцать по кругу. В руках у Буй-Тура ППШ. Почему-то из всех автоматов предпочитал Буй-Тур этот. Хоть он и тяжелее немецкого «шмайссера», зато незаменим в затяжном бою.
Сотник давно не брился, оброс мягкой русой бородкой, низко опустились кончики гайдамацких усов. Усталый, с покрасневшими от бессонницы глазами, выглядел он почти стариком, хотя совсем недавно разменял третий десяток.
– Так какое примем решение?
– Не вырваться нам отсюда, друже сотник, – тоскливо сказал Щупак.
– Это я и
Шулика – коршун.
