оправиться совсем и быть здоровой она не могла, как не могли быть совершенно здоровыми ни отец, ни дети. Все они были и худы, и бледны, а причина того была ясна даже для меня, таракана.
Удивляюсь, как не понимали того люди, которые гордятся тем, что они люди, исповедуют христианство, и, однако, на каждом шагу забывают свои обязанности по отношению к ближнему?..
Однажды, в холодный, зимний день, в квартиру пришел дворник. И отец, и мать, и даже дети, должно быть, ожидали его прихода, потому что стоило только этому грубому человеку переступить порог кухни, как у всех лица сделались испуганными, грустными.
– Хозяин меня послал спросить, когда заплатите за квартиру? – сказал дворник, – за три месяца не заплачено.
– Это правда! – отвечал отец, – я знаю, что не заплатил за три месяца, но я теперь не могу! Нельзя ли попросить хозяина подождать, неделю?
– Нужда будет беспокоить хозяина! Вы уж и так просили, он вам дал отсрочку, а теперь велел сказать, что если не можете платить, так выезжайте! – отвечал дворник.
– Куда же мы выедем? Нам не на что выезжать!
– А это уж дело ваше! – отвечал дворник, нахлобучивая шапку. – мое дело передать, что сказал хозяин! Не выедете, так он вас выселит! На то он и есть хозяин!
Сидя в своей щели, я удивлялся тому, что у людей есть закон, на основании которого можно выгнать на улицу, в мороз, бесприютного бедняка. Мне казалось, что дворник сказал это нарочно, чтобы испугать жильцов и побудить их к уплате. Но, должно быть, таксой закон, действительно, есть, потому что, когда ушел дворник, я заметил на лицах мужа и жены действие его угрозы. Оба побледнели, на глазах у жены показались слезы, и бедная женщина с такою грустною любовью обняла, одного из своих детей, что мне стало невыразимо жалко их всех.
И тут же я вспомнил кое-что из своих путешествий по дому. Однажды, летом, бродя по квартирам, я забрался в одну, которая принадлежала хозяину дома. Нечего и говорить, что эта квартира в восемь комнат, в которых жил всего один человек, была, обставлена роскошно. Но так как мы, тараканы, не особенно ценим роскошь, то об ней нечего и упоминать. Роскошь еще не делает человека ни счастливым, ни даже весёлым; а кроме того, я заметил, что если человек живет один в нескольких комнатах, то он почти всегда бывает и мрачен, и зол. Вот я и забрался в кабинет этого человека с целью посмотреть, что он делает. Видал я заключенных в тюрьме, – об этом я вам когда-нибудь расскажу, – видал их бледные, удрученные, даже безумные лица; но ни одно не произвело на меня такого тяжёлого впечатления, как лицо этого богатого человека! Право, оно было не лучше лица того бедняка, в квартире которого я жил, даже страшнее: кроме того, что оно было изжелта-бледно и худо, в нем были заметны и алчность, и страх, и какая то непонятная злость.
Когда я вполз в богатый кабинет, владелец этого кабинета ничего не делал. Он сидел за письменным столом и о чем-то думал, – долго, со страданием думал. Потом он взял карандаш, листок бумаги, придвинул счёты и длинными,
