о Минаковых, которые наверняка уже выбрались из своей пробки на Кутузовском, но… сколько сейчас времени? Не все ли равно?
– Никого я не жду. Но ждала. Так что не удивляйся.
– Ты сама удивительна, – ответил Аскольд и поцеловал ее.
Короткий, даже немного сухой поцелуй прервался почти сразу, но у Надежды подкосились ноги. Она сама не помнила, как дошла до своего дома, как они поднялись на четвертый этаж, как она открыла дверь. Все прошло, как в тумане, и единственной реальностью была рука Аскольда, который твердо и осторожно поддерживал ее под локоток.
Они начали целоваться еще в тесной прихожей, вынужденные толкаться в попытке пристроить верхнюю одежду на вешалке, но Надежда нашла в себе силы отступить:
– Извини, я…на минуточку. Ты… проходи. Это прямо…тут.
И юркнула в ванную, дрожащими руками закрываясь на щеколду. Ее всю трясло от волнения и предчувствия чего-то непоправимого. «Дура! Привела мужика. Ты с ним едва знакома. Откуда он вообще взялся? Краснодар… с таким же успехом он мог жить где-нибудь в Марьино или, на худой конец, в Люберцах! А ты… пить надо меньше», – попробовала она ругать себя за беспечность, но все возражения куда-то словно проваливались. Она не маленькая девочка. Ей уже целых тридцать лет. Тридцать лет! И потом – должно же хоть однажды повезти?
Послышался голос Аскольда. Он позвал ее, спрашивая, все ли в порядке.
– Да! – она рывком выпрямилась, взглянула на себя в зеркало. Вроде, макияж в порядке. Прическа только растрепалась и помаду она «съела». Хорошо, что рядом со стаканом с зубной щеткой стоит «дежурный» тюбик помады! Быстро приведя себя в порядок, Надежда вышла из ванной комнаты.
Аскольд успел зажечь свет в большой комнате и стоял возле накрытого стола, рассматривая салаты, заливное и пустые тарелки. Надежда мысленно похвалила себя за то, что машинально поправила нарушенные горочки салатиков и заменила грязную тарелку на чистую.
– Ты ждала гостей?
– Да, но никто не пришел.
– Это просто свинство с их стороны – бросить женщину в такой день! Не возражаешь, если мы тоже не будем их ждать и все тут сами съедим?
– Не возражаю.
Только тут она заметила, что мартини открыто, и в бокалах уже налито.
– Извини, – в голосе мужчины, тем не менее, была лишь спокойная решимость, – но я взял на себя смелость… поухаживать за тобой. Садись, – и галантно отодвинул стул.
Надежда опустилась на него, дрожащими руками взяла бокал. Все казалось ей сказкой. Каждая мелочь имела значение. Коснувшись губами напитка, она вдруг с удивительной ясностью поняла, что запомнит этот вечер на всю оставшуюся жизнь.
Сон сморил ее незаметно.
Никол Пшемыньски считал себя землянином во втором поколении. «Мой дедушка был родом из Кракова!» – любил повторять он, приписывая этому факту столько значимости, что на всех перевалочных базах и планетах, где Пшемыньски не боялся открыто заявлять о своей родословной
