Анфисы).
Витя давно был влюблён в Анечку Крылову, молодую симпатичную библиотекаршу с длинной косой.
Аня приехала в деревню из райцентра. Она подружилась с Анфисой да так и жила в доме добродушного Михал-Степаныча.
– Тёть Шур! – доверительно рассказывала Анечка. – Ведь он мне так нравится! Я бы за него и замуж согласилась…
И Анечка снова заплакала, уткнувшись тёте Шуре в плечо.
При таких словах даже Михал-Степаныч перестал «грохотать» и, расчувствовавшись, сказал:
– Всё равно завтра зайду к Батону.
А Батон… Стоял в двух шагах и не дышал от волнения. Его сердце сначала куда-то упало, потом высоко подпрыгнуло… от счастья.
– Здорово, Вить! – услышал он над ухом. Это подошёл скотник Митрич (возвращался с работы).
– Чего это они тебя здесь дразнят, а ты спокойно слушаешь?! – продолжал Митрич. – Я аж от скотного двора слышу.
– Ой! Батон! – воскликнули женщины как по команде, обнаружив, что они не одни.
Осенью сыграли свадьбу. А через год у Анечки и Виктора появился мальчик.
– Ах ты мой Батончик! – прижимая к груди малыша, радовалась Анечка. – Батончик ненаглядный!
– А-гу! – согласно отвечал малыш, а счастливой матери слышалось: «А-га!»
Надюшка
Посвящается сестре
Надя лихорадочно вытаскивала резиновый сапог, провалившийся в трясину. Сверху хлестал дождь. Надя промокла по самое некуда.
– Надюшка! – кричал отец, стараясь приободрить дочь. – Быстрей вставай! Сено погибнет!
«Погибну, наверно, я», – подумала Надя и, наконец, вытащила сапог. Она вылила из него болотную жижу вместе с симпатичной лягушкой и невольно залюбовалась её необычной зелёной окраской.
«Ква!» – поблагодарила лягушка и исчезла в родной пучине.
Быстро надев спасённый сапог, Надя побежала по болотной трясине на помощь отцу.
Хмуриться не надо, Лада!
Хмуриться не надо, Лада! —
донёс ветер со стороны деревни: у Петрушкиных гуляла несвоевременная для сенокосной поры свадьба – женили сына.
«Им там легко не хмуриться… на гулянке всё-таки, – думала Надя, – и этот дождик ещё навязался…»
Природа услышала жалобу Нади и «выключила» дождик. Облака расступились и выпустили солнце. Повеселело, но работалось без улыбки.
Отец ловко продевал копну у её основания двумя оглоблями – и носилки готовы. Бери и тащи! Переправить копну сена из зыбкой трясины на твёрдое место – дело по плечу не каждому.
Иногда трясина сопротивлялась выносу своей «собственности», и один из несунов проваливался чуть ли не по пояс.
Отец и дочь двигались, как на замедленной плёнке: «два муравья тащат огромную кучу». Посмотреть со стороны – умора! А подойти поближе, то не до смеха – пот, боль, усталость.
«Жаль Надюшку», –
