тащить – золота да серебра, да разного чужого добра? А разве богач имеет предел, разве удовольствуется тем, что есть? Вот и роптали знатные мужи, да так, что не доходил их возмущённый гул до ушей Иштувегу. А, что же шах? Обленился, постарел и потерял прыть? Он понимал, что теми силами, что у Манды есть новых земель ни завоевать: ни покорить всё ещё сильного Вавилона, не присоединить Лидию, где армия считалась лучшей в округе и где собраны богатства, превосходящие их собственные запасы. К тому же в Лидии правил брат Ариеннис и война с её родиной принесла бы ей горе, а у него не было причин огорчать заботливую жену. Дальше на побережье греческие города, да и несвободные они уж давно, разве что Милет… его жители упорно отстаивали независимость. Да греки не отличались никогда богатством, не стоило туда идти. Как и не стоило поворачивать дальше к восходу солнца, далее восточных арией21 или спускаться в южную сторону, где обитали бедные скотоводческие племена. Приходиться тратить время и силы на усмирение бунтующих племён, которые отказываются платить дань и самому отправляться на их усмирение. Да ещё не забывать об обороне, вдруг царь Вавилона или царь Манны позарится на землю Манды?
В окружении Иштувегу вслух все соглашались с ним, но далеко не у каждого собственные желания совпадали с помыслами царя.
XI
Вот и отправился караван в Анчан. Вместе с внуком уехала и Ариеннис. Вспомнилось Иштувегу лицо мальчика, когда его снова привели к дедушке. Да, дедушка, но и шах. Все падают перед ним ниц, в том числе и жена, и дочери, их мужья, уж тем более он, бывший приёмыш, выросший среди пастухов и стад, воспитанный среди рабов шаха. Иштувегу смотрит в узкое окно, а вместо города, стен, неба и природы видит лицо Куруша. Опасен ли мальчишка? Никаких признаков не заметил, как ни всматривался тогда, как ни вспоминал сейчас. Смышлёный и уже держится с достоинством. И это выросший в семье пастуха! Атраванам магов Иштувегу доверял, не помнил, чтобы они дали плохой совет. Что ж, если неопасен, пусть живёт.
Шах не чувствовал к внуку ни любви, ни привязанности, ни радости. Да у него самого нет сына – прямого наследника, но теперь оказалось, что есть внук, в котором течёт кровь и его рода. После тех странных давних снов он уверовал в смертельную опасность, и внук для него стал наипервейшим врагом. А ныне, когда опасаться не стоит, по утверждению атраван, как относился Иштувегу к Курушу? А, как мог относиться шах к сыну раба, что пас его скот?
Иштувегу отвернулся от окна, затем направился в опочивальню. Сбросил верхнюю длиннополую и расшитую одежду. Растянулся на постели, покрытой шёлковой китайской простынёй, вздохнул.
Шах не видел, как заалел закат, как подсветились тучи. Только, что они были сизые, а теперь подошвы туч и кучевых облаков, будто озарены пожаром. Вместо солнца между облаками золотистые и красноватые неровные трещины. Зрелище устрашающее, потому что напоминают извержение вулкана. Не выброс пепла. Растекание магмы! Будто расплавленный камень течёт в небесной дали, и от его неистового огненного жара багровеют тучи!
Глава пятая.
Земли, которые назовут потом Бактрией и Парфией
