со мной работал ежедневно, и за хороший ответ давал мне почтовую марку – я их тогда собирал. И еще была проблема – школа находилась в городе, а мы жили в предместье. Я бежал за автобусом, ехал, и после этого шагал через часть города, пока добирался до школы.
И тут выяснилось, что бывают проблемы другого порядка; к ним мы оказались не готовы. Моим одноклассникам объяснили, что есть классовая борьба, в которой пролетариат при помощи Красной армии победил буржуазию. И что это очень хорошо, будущее будет ещё более блестящим. Ну, для мальчишек в моем возрасте, мне тогда было лет девять, классовая борьба выражалась кулаками. И для классовой борьбы был нужен буржуй, каковым я и оказался.
Там, конечно, было еще несколько учеников из моей бывшей школы, но они как-то растворились; они не вели себя, как миснагдим. А я вел себя, как миснагед. То есть, сходу отвечал на все обиды кулаком. И начался такой период, в котором я дрался все время. И отстаивал свои взгляды. Отца однажды вызвали в школу и пожаловались, что на выкрик «буржуй» я ответил польским присловьем: где вода бежала, она побежит опять. В смысле – прошлое вернется. И директор школы сказал отцу: «Из-за него нам закроют школу, а вас посодят за такое. Ведь он кричит, что кончится советская власть!» На что отец дал мне первую серьезную лекцию о политических отношениях. Я перестал выкрикивать опасные лозунги, но продолжал драться, конечно.
При том при всем я оказался лучшим учеником в классе, хотя в прежней школе, Торбут, был худшим учеником в школе. Оглядываясь назад, я думаю, что дело отчасти заключалось в том, что отец был почетным президентом Торбута, и я знал, что меня не могут тронуть. Я совершенно спокойно продолжал приходить в класс с пятью двойками. Мама нанимала репетиторов, делала все, что возможно. Ни в зуб ногой, ничего не помогало. А тут я стал ведущим учеником. Сходу. На языке, который я как следует не знал. До сих пор помню, как я отвечал на какой-то вопрос по-польски. Учитель говорил: «Хороший ответ, но повторите на идиш». Я, напрягаясь, пробовал находить слова на идиш.
Так продолжалось до июня 1941 года. Однажды утром я открыл глаза – меня будила мама. И сказала: «Вставай, одевайся быстро». За ея спиной стоял солдат с винтовкой и большим штыком. И этот штык я распознал сходу, как не наш. Потому что у поляков были штыки, как ножи, а у тогдашней советской армии скорее как трёхгранный клинок. Мама сказала: «Одевайся быстро, нас высылают». Я переспросил: «Высылают?» – не совсем понимая, в чем дело. Она подтвердила: «Да. Одевайся быстро и тебе придется мне помогать».
И я помогал собирать вещи, всякое такое прочее. В доме было четыре чужих человека. Двое в гражданском – более высокие чиновники и два солдата. Чиновники были не наши. То есть, не виленчане. Их прислали, ясно, для операции. Теперь, оглядываясь назад, я знаю, что очищали границу в то время от буржуазии. К счастью, они не раскопали, что отец был не только буржуем и лидером сионистов, но и эсером. Потому что всех, кто
