что я не понимал такого мира. Даже не стремился понять, меня отторгала такая жизненная позиция, я хотел видеть брата зеркально другим человеком. Я хотел видеть его прагматичным, рассудительным, знающим, чего он хочет. Я прекрасно понимаю, что жизненный путь человека – это его личное дело, и у каждого есть право выбора, но ведь он… мой брат. И в моих глазах его внутренний мир причинял ему больше страданий, чем счастья.
Мик образованный человек, у него обширный круг интересов, он умеет ясно и осмысленно выражать свои суждения. Но дело в том, что он дошел до того, что стыдился даже собственных мыслей, и не мог открыться уже никому. Разве что мне, да и то не вполне, несмотря на то, что с самого детства мы были достаточно близки. Еще задолго до мая пятнадцатого года – то есть до ключевых событий его жизни, – в то время, когда он был социально адаптированным человеком, уже тогда было заметно, что Мик склонен к замкнутости. Даже под влиянием алкоголя – а раньше Мик умел сохранять трезвость рассудка, несмотря на обилие выпитого – из него порой слова было не вытянуть. Ну, а если отмолчаться было просто невозможно, Мик просто начинал лгать. Просто сочинял на ходу, нес околесицу и я не знаю, осознанно он это делал, или просто его ставили в тупик ситуации, когда можно показать хоть часть себя истинного, и никто за это не осудит. В общем, Мик стыдился себя всегда и со всеми. Он умело маскировал свой стыд развязным поведением с девушками, умением поддержать – но не вести – диалог, манерой грязно выражаться, беззаботностью, имиджем прожигателя жизни. Но мало кто понимал, что это лишь маски, за которыми прячется его истинная сущность.
Конечно, воспитание, данное нам родителями, очень сильно повлияло на его становление. Мы из богатой семьи, родители наши успешные бизнесмены, входят в совет директоров санторийского филиала концерна Фольксваген. Над нами тряслись и чуть пылинки с нас не сдували. Думаю, что это важный момент: родители боялись отпустить нас в свободное плавание. Мы были для них двумя божками, настоящими кумирами, и скорее всего, они просто боялись в нас разочароваться. Думали, что вступив в самостоятельную жизнь, мы тут же оступимся и натворим глупостей. Нет, они об этом никогда не говорили, наоборот, всегда уверяли нас, что они в нас верят. Да они и сами себя просто заставляли верить в то, что их дети – это венец эволюции. Но чем выше они нас превозносили, тем больше подсознательно боялись, что мы не подтвердим их теорию. Буду откровенен, ни я, ни Мик не чувствовали этой веры в нас – ее не было. Была фанатичная, не вполне здоровая, любовь, было восхищение, и чем глубже они в них погружались, тем более мы с братом становились неприспособленными к условиям реальной жизни. Родители всего добились сами, жили в любви и согласии, единственной проблемой их было то, что они долго не могли зачать меня. Как следствие, я, а впоследствии и Мик, стали краеугольным камнем их счастья, тем, что дополнило и окончательно сформировало картину счастливой жизни. Как следствие, я и Мик обрели потенциальную способность разрушить их счастье, разрушить
