раскаяться. И там и тут нужно что-то переделать, выправить, иначе снова и снова, до конца времен будут возникать грехи и ошибки. Когда же кончилось страдание, ничего выправлять не надо. Заблуждение заражает, грех служит соблазном и ввергает одних в попустительство, других – в осуждение и гнев. Страдание же не оказывает дурного действия на свидетелей, напротив – оно порождает в них жалость. Господь творит сложное, производное добро, о котором мы говорили, именно из него, потому что в нем нет тлетворного начала, худшей черты зла.
Глава 8. Яд
Что есть сей мир, солдаты? Это – я: Я – этот непрестанный снег И северные небеса; Солдаты, эти сирые места, Где мы идем, Есть я.
У. Де ля Мэр. Наполеон.
Перевод М. Сухотина
Я Ричарда люблю, и Ричард – друг мне; Я – тот же я.
У. Шекспир. Ричард III.
Перевод А. В. Дружинина
В одной из предыдущих глав мы говорили о том, что страдание может не только пробудить, но и озлобить, привести нас к последнему и нераскаянному мятежу. Человек наделен свободной волей, и все дары ему обоюдоостры. Из этого следует, что Божьи попытки спасти всех и каждого могут иногда не удасться. Некоторых Бог не спасет. Нет доктрины, которую я больше бы хотел устранить из христианства; но это не в моей власти. Ее поддерживают Писание и собственные слова Спасителя, поддерживает ее и разум. Если идет игра, возможен и проигрыш. Радость человека – в том, чтобы предаться Богу, но никто не может сделать это вместо него (хотя многие могут помочь ему), а сам он вполне способен этого не захотеть. Я заплатил бы любую цену за право сказать: «Все спасутся», но разум спрашивает меня: «По своей воле или насильно?» Я отвечаю: «Насильно» – и впадаю в противоречие: может ли высший акт воли – предание себя Богу – совершаться так? Я отвечаю: «По своей», – и разум мне возражает: «А если кто-нибудь не захочет?»
Слова Господни об аде, как и все Господни слова, обращены к совести и воле, а не к умственному любопытству. Когда же они пробудили нас, дело их сделано; и если бы все на свете стали христианами, мне больше не о чем было бы говорить. Однако эти слова нередко отвращают человека от христианства и приводят к сомнению в благости Божией. Нас обвиняют в жестокости, словно мы радуемся аду (хотя я, например, ненавижу его всем сердцем), и напоминают о том, сколько трагедий породила вера в него. О трагедиях, которые эта вера остановила, нам напоминают реже. По этим, и только по этим причинам мне придется говорить на такую тему.
Проблема наша не в том, что Бог допускает гибель Своих созданий. Так стал бы вопрос, если бы мы были мусульманами. Христианство, верное, как всегда, сложности реального мира, ставит перед нами более трудную задачу. Наш Бог так многомилостив, что Он вочеловечился и умер в муках ради нашего спасения, – и все же, если не помогает
