нельзя, чем визит маленькой кругленькой учительницы музыки на дачу. Уроки сольфеджио и фуги Баха. Бедные наши соседи! Они терпеливо сносили это каждое лето до тех пор, пока, посовещавшись, родители не распрощались с коллективной мечтой сделать из нас разносторонне образованных людей.
Спустя много лет, стоя у могилы Баха, я с трепетом вспоминала наше детство, мне было грустно и одиноко. Фибка стал отпетым донжуаном и уже не таскает даже самых некрасивых и противных девчонок за косички. Инка, смешливая и мужественная «мадемуазель де Лавальер», закопала свой талант к сочинительству и пародиям в пыли архива, состоящего из одних изгрызенных мышами, засиженных мухами и покрытых пятнами плесени документов времен Гражданской войны, я… Я не знаю, кто я, но тоже не та, кем мечтала стать. Лишь Танюша с упорством лягушонка выпрыгнула на поверхность из своего кувшина и считает, что победила, наконец, троицу сынков и дочек. Пусть так. Теперь она занимается благотворительностью (как она это называет) по отношению ко мне, протягивает руку, вводит в общество тех, кому принадлежит мир.
Мне плохо. Золотой Мальчик успел вовремя остановить машину, и я не осквернила девственно чистые сиденья его великолепной машины желчью моей души, которую судорожно исторгал желудок. Добрый доктор заботливо придерживал меня за плечи, пока я, согнувшись пополам, пыталась избавиться вместе с шампанским от горечи обиды на моего летуна и на собственную безмозглость.
– Бедная девочка, – сказал он и погладил меня по голове. Вот тут бы расплакаться, чтобы окончательно полегчало, но человеческой натуре просто необходимо найти виноватого. Я взорвалась и начала орать, что он активно «подыгрывал» мне весь вечер и своевременно наливал «бедной девочке» шампанского.
– Я делал только то, чего вам хотелось.
– Вы всегда это делаете?
Мне хочется ударить его по самоуверенной физиономии. Тоже мне скорая помощь. Хотите отравиться? Пожалуйста! Хотите жить? Поможем! Я хочу, чтобы он убрался ко всем чертям, но вместо этого даю спокойно усадить себя в машину и молчу, насупившись, всю дорогу. Голова трещит, и глаза слипаются. Мне плохо. Как же мне плохо. Сегодня я только и могу, что ныть, жаловаться на свою судьбу. Может быть, завтра будет легче.
Я отдала ему ключи, потому что силы покинули меня, потому что ноги стали ватными, а голова раскалывается и каждый шаг отдается миллионами врезающихся в мозг осколков.
Он осторожно довел меня до двери или, вернее сказать, доволок, как санитар в кинофильме про войну (одна рука на плече, другая на талии, голова «раненого» набок), и бесконечно долго возился с заедающим замком. Танюша по этому поводу вечно верещит, что однажды меня ограбят. Я отказываюсь от подарка в виде бронированной двери и обещаю сама себе вызвать слесаря, правда, не знаю, откуда его вызывают.
Добрый доктор не церемонился: снял с меня туфли, плащ, плотно завернул в одеяло и отправился на кухню. На
