шевеля хилицерами, он сердито топотал по доскам и бурчал что-то ругательное. Жаль, я паучиного не понимаю…
– Пссс… – я вздрогнул и подскочил. – Эй ты, мухоподобное!
Мушиные инстинкты включились сами собой и крылышки радостно зажужжали. Подлетев, я увидел птицу Гамаюн. Она сидела на свае, вбитой в прибрежный песок.
– Как ты меня нашла? – она только отмахнулась.
– Хватит прохлаждаться, хозяин зовет.
Я сердито зажужжал. Только избавился от страшной гибели – и сразу куда-то лети, что-то делай…
Как донести до этой недалекой пернатой, что я вовсе не прохлаждаюсь, а занимаюсь важным делом? И вообще. Кто кому еще хозяин…
– Ну-ну, хватит выпендриваться. А то склюю, – пригрозила ворона, нацелив на меня острый клюв.
Показав ей язык, я отлетел подальше. Хрен она меня поймает!
Я от пламени ушел, и от паука ушел, а от тебя, дирижаблиха неповоротливая, и подавно уйду!
– Я серьезно, – ворона подскочила, и облетела вокруг помоста. – Ты что, последние мозги в мушином облике утратил? Бвана зовет, у него созрел план. Давай, полетели. Не в клюве же тебя нести…
Глава 2
Иван
– А нас пустят? – спросила Машка, когда мы подошли к высокому, с наглухо закрытыми воротами, терему.
– Скажешь, что ты – племянница. Приехала проведать тетушку.
– Так мне и поверят.
– А ты прикинься бедной родственницей, – посоветовал я. – Ну типа, Крошечка-Хаврошечка…
– Может сработать, – кивнул Лумумба.
– Ладно… – Машка критически оглядела свою курточку. – Базиль, у вас не найдется старенького платочка? А лучше – двух.
– Как не найтись… – учитель запустил пальцы в жилетный карман. – Годится?
Одним платочком – ветхим, с размухренными концами, – она повязала голову, спрятав волосы и плотно обмотав шею. Из второго соорудила узелок, напихав в него какой-то ерунды из рюкзачка. Затем, прижав узелок к груди худыми бледными лапками, посмотрела на нас несчастными, полными слез глазами и пролепетала:
– Пропустите, дяденьки, с тетушкой проститься. Одна она у меня, сиротинушки… – и шмыгнула носом.
– Гениально! – похвалил учитель. – Сейчас, сейчас… – скинул свой любимый плащ, вывернул его наизнанку, швами наружу, и снова надел.
Изнутри кожа василиска была покрыта налезающими одна на другую заплатами, жжеными проплешинами и бесчисленными карманами. Из некоторых торчали непонятные предметы. В других, плотно застегнутых на пуговицы, что-то шебуршало и пыталось выбраться. Из одного даже показался глаз на стебельке, но Лумумба прихлопнул его ладонью, и глаз спрятался.
Затем, зачерпнув под забором горсть белесой пыли, наставник стал втирать её в щеки, в бакенбарды, в руки… Машка уже тащила откуда-то сучковатую палку. Взяв её, бвана
