я звоню маме…
При всех критических ситуациях моя жена рефлекторно звонит маме, а ее мама перезванивает мне… Осознание тупиковости этого пути немного привело меня в чувство, и я, собрав волю в кулак, пояснил суть обрушившейся на нас трагедии:
– Сибирь… Мы попали в Сибирь… в крылатую… В авиакомпанию…
– Уф-ф-ф, ты скажешь тоже, а я уж думала… В смысле все эти люди из авиакомпании «Сибирь»? Ну и что, это даже хорошо, приличные люди, летчики…
– Ты не понимаешь… уж лучше б мы в настоящую Сибирь попали. Нет здесь летчиков, сама посмотри. Здесь только… только… Руководство.
Жена оглянулась, присмотрелась, и наши лица стали одинакового цвета.
– Поедем, – прошептала она, – надо ехать, точно надо ехать, поедем, дорогой, потом поздно будет…
В моей жене нет ни капли еврейской крови, но фраза прозвучала очень по-еврейски. За фразой маячили погромы, трубы Освенцима и вырванные изо рта золотые коронки. Скорее не из упрямства, а просто для того, чтобы отогнать страшные видения, я замотал головой:
– Нет… Нет… От нее не уедешь. Это карма… Это судьба…
– От кого, от нее?
– От Родины, – сказал я и принялся заполнять бланки на вселение в отель.
Спокойно заполнить бумаги мне не удалось. На середине этого скучного, но успокаивающего нервы процесса мне на плечо опустилась огромная, похожая на медвежью лапа. Я обернулся, и мой взгляд уперся в могучую обнаженную грудь хозяина лапы. Там было на что посмотреть: чуть выше сосков, чем-то напоминая фашистские «Мессершмитты», парили хищные ангелы, а в центре был почему-то наколот ромбовидный Знак качества СССР. Как будто ангелы разбомбить его хотели… Лицо детины (иначе его было невозможно назвать) парадоксально отличалось от страшной картины на грудной клетке и выглядело до странности добрым.
– Братан, – хрипло сказало доброе лицо, – а как по-русски будет бумага?
В этой безумной гостинице я уже ничему не удивлялся и честно ответил:
– Бумага.
– Спасибо, братан, – с чувством поблагодарило меня лицо и обратилось к портье: – Эй, чурка, бумаги дай, у меня в номере бумаги нет, а мне речь для братанов на Новый год писать надо. Я тебе чистым английским языком говорю: «Бу-ма-га!» Да что ж такое, чурка тупая по-русски не понимает, по-английски тоже. Что ты с ним будешь делать!
«Все не так страшно», – понял я. Человек просто оговорился, перегрелся на тайском солнышке человек, надо ему помочь.
– Вы, видимо, имели в виду как по-английски будет «бумага», вот он вас и не понимает. По-английски бумага будет – paper.
– О как… – напрягся было детина, пытаясь разглядеть в моих словах скрытый подвох, наезд или издевку, но не разглядел, просиял добрым лицом и опять обратился к портье: – Слышь, чурка нерусская, пэпер давай, пэпер, теперь точно пэпер! А не дашь, я так в пэпер твой дам, не только глаза, сам весь узким
