мы провели почти целый день. Обществом Лены нельзя пресытиться, к нему невозможно привыкнуть. Все мало. Волнение мое не проходило, наоборот, набирало обороты. За все время, которое я знаю Лену, вот так наедине мы остались второй раз в жизни. Первый был в лагере, когда она спустилась вниз и отдала мне записку, и вот это второй. Дрожь пронзала тело тогда и теперь. В лагере мы почти не разговаривали, а теперь я говорю, и меня выдает голос. Он дрожит. В Судаке, когда Лена вышла ко мне на пять минут за игрушечным набором для детей, не считается. Это продолжалось всего две минуты. В Судаке она вообще меня не замечала. И никого не замечала.
Даже не знаю, сколько это уже продолжается, но мне столько нужно ей сказать! О важном, о главном, но захожу очень уж издалека. Этим процессом правит мое подсознание. Ему-то пункт назначения известен. Я рассказываю Лене о своей преподавательнице, с которой у меня был бурный роман и за которым наблюдал весь университет. Она многому меня научила, но главное, она привела меня к себе и к свободе выбора. Поэтому и рассказываю. Мы с этой преподавательницей часто спорили и ссорились. О существовании Лены она знала. Она знала, что Лена была моей вожатой и что эта романтическая влюбленность никуда не девалась. Она пыталась говорить со мной об этом, но ничем хорошим для нее такие попытки не заканчивались. В результате она сделала вывод, что Лена для меня словно божество, а трогать божество не стоит. Мое подсознание вело к этому. Существовала прямая связь этого рассказа с Леной. Хотя, на первый взгляд, речь вроде бы совершенно о другом, самое главное было впереди. Но кульминации Лена так и не дождалась. Она изменилась в лице и заявила, что ей пора. Ее голос был холоден. Перепад в ее настроении произошел настолько явно, внезапно и совершенно для меня неожиданно, что сложно было сообразить, что делать. Словно гром среди ясного неба. Голос меня и так не слушался, а теперь и вовсе подвел. Пытаясь как-нибудь объяснить ей все то, что планировалось, мне пришлось подбирать слова и делать это максимально быстро. Но Лена и слышать не хотела. Она была непреклонна и категорична, и мне пришлось выйти из машины. Она уже завела мотор. Но стоило ей со щеткой для стекла выйти из машины, как мне не оставалось ничего другого, как рухнуть перед ней на колени. На мгновение она замерла.
– Лена, ты не так меня поняла, подожди, я все объясню, это не то, что ты думаешь.
– Встань, слышишь? Не делай так больше.
Лена передумала чистить замерзшие стекла, села за руль, включила заднюю передачу. Она проехала чуть вперед, нужно было развернуться, что она и сделала, а затем промчалась мимо меня. Сугробы стали выше. Снег шел все это время, но уже не тяжелыми крупными хлопьями, а мелкими кружащимися в свете фонарей снежинками. На улице никого. Проехала какая-то машина. Я поднимаюсь с колен и отряхиваю следы на штанах. Мое состояние даже хуже, чем тем летним днем, когда из-за отъезда Лены свет стал не мил. Вот и теперь тоже.
