окне, рядом с ней, открыта форточка.
– Быстро! – командует Куцый. Он уже сложил ладони ковшом и присел, готовясь подсадить меня, но не забывая при этом вертеть головой на все четыре стороны. Ставлю ногу, он легко поднимает меня наверх, и через несколько минут я оказываюсь внутри. Правая рука сама тянется к кнопке Апекса. Прежде чем идти к металлической двери, я оглядываюсь по сторонам – Красный являет собой совершенно бесформенный студень, а потому так же легко просачивается в любые узкие, крохотные щели. Свет от окна очень хорошо освещает комнату, оборудованную под подсобное помещение – тут небольшой обеденный столик с двумя стульями, кухонный гарнитур, холодильник и микроволновка. Красного здесь нет. Но чтобы открыть черный вход, мне нужно обогнуть стену и выйти в коридор, и вот от этой мысли мои кишки закрутило.
– Шевелись, давай! – слышно по ту сторону стекла.
Медленно и осторожно шагаю вдоль стены, высовываю голову в коридор – никого. Облегченно вздыхаю и бегу к двери. Открываю щеколду и дверь распахивается сама – её тянет на себя Куцый.
– За смертью тебя посылать… – недовольно бубнит он.
Пока он возится на складе, с шумом передвигая коробки, открывая ящики, вытаскивая шуршащие целлофановые пакеты, я снова возвращаюсь к окну – смотрю на мертвый мир, высматриваю Красных, и думаю о том, как было бы здорово увидеть Землю во всем её великолепии – такой, какой она была до Апекса. И тут в поле зрения появляется она – медленно и неспешно катит перед собой металлическую тележку из супермаркета, и скрип ржавого колесика глухим эхом разносится по вакуумному воздуху, поднимаясь под самую серую твердь над головой. Почему-то тело мгновенно покрылось мурашками, ком подкатил к горлу, и стало зябко, словно я увидела… призрака? Она шла медленно, неспешно шевеля старческими ногами под длинной темно-коричневой юбкой, её руки цепко держали ручку тележки, словно она не толкала её, а опиралась. Да, наверное, это наш «дом с привидениями». Её сгорбленные плечи покрыты шалью, которая в былые времена была красивой ручной работой, но теперь, в дырках и прогалинах, она похожа на половую тряпку, которую нищенка подобрала на помойке. Старуха катит почти пустую тележку через весь двор – так близко я её ни разу не видела. Это всё равно, что увидеть Летучий Голландец своими собственными глазами. И вот она равняется с окном, и я жадно всматриваюсь в лицо – седые волосы убраны назад, в тугой пучок, и высокий лоб открыт, некогда круглое лицо осунулось, и щеки ввалились внутрь, собираясь сеткой тонких складок вокруг рта и глаз, пролегая глубокими впадинами двух носогубных морщин, правильной формы нос, только кончик чуть загнут вниз, придавая лицу надменность и горделивость, изогнутая форма густых бровей и глаза… глаза были такими спокойными, такими невозмутимыми, что только по ним я поняла – никакая она не старуха. Ей от силы лет шестьдесят, а это не тот возраст, чтобы говорить о старухе – да, выглядит она трухляво, но в основном за счет одежды, которая прибавляет ей добрых полтора миллиарда лет сверх того,
