себя по коровьим бокам.
Енафа все отщипывала кусочки от жаворонка.
– А ты что же, – наклонилась Настена к сестре, – ты у них за богородицу, что ли, была?
Глаза Енафы наполнились слезами.
– Чудно! – сказала Настена. – Как мальчонку твоего зовут?
– Агнец.
– Такого имени отродясь не слыхала. Агнец – это ведь овца?
– Не знаю, – сказала Енафа.
– Ты словно бы спишь.
– Разбуди! Разбуди! – Енафа вдруг вдарилась перед сестрой на колени. – Да разбуди же ты меня!
– А вот и разбужу! – вскочила на ноги Настена, и была она в тот миг прежней Настеной, хитрой, веселой, охочей на выдумку. – Ты хоть помнишь, какой день сегодня?
– Какой?
– Да ведь Сороки! Из-за моря кулик воду принес, из неволья. Айда весну покличем! Как в девках!
Енафа поднялась с колен.
– Айда! – взяла несколько деревянных ложек, постучала одну о другую, дала сыну: – Играйся! Мама скоро придет.
Мальчик взял ложки и принялся колотить одну о другую. Енафа оделась, выскользнула за дверь.
Небо было затянуто белой ровной поволокой, в воздухе чувствовалась влага. Снег под ногой не скрипел, проседал податливо, будто смирившись с судьбою.
Они зашли за первые березки, обнялись, тихонечко кликнули:
– Ау!
И послушали. Тихо было в лесу. И пошли они друг от друга, от дерева к дереву, и замирали, и кликали:
– Ау-у!
И припала Енафа к березе. Уж больно кора у нее была белая, даже вроде и голубая.
– Ау-у! – позвала, и ветер вдруг прокатился над лесом, влажный, сильный, и Енафа услышала, как вздрогнула береза, так со сна вздрагивают, и сама задрожала: – Ау-у-у!
Угу-гу-гу-у-у-у! – гулял в вершинах весенний сильный ветер.
Енафа мимо давешних своих следов побежала обратно.
– Настя! Настя!
Настя шла ей навстречу.
– Ты что?
– Откликнулась!
– Кто?
– Весна!
Настена засмеялась:
– Я же говорила, что разбужу тебя.
– Пошли! Скорее, скорее! Домой хочу! В баню хочу!
– По Савве, что ли, соскучилась?
– По Савве.
И уже не слыша сестру – чуть не бегом. Останавливалась, поджидала тяжелую теперь на ногу Настену – и опять вперед, вперед, подметая подолом глубокие снега.
Братья-молчуны, в белых рубашках, намытые, расчесанные, сидели за столом с Малахом.
– А Савва где?
– В бане, – сказал Малах. – Всех намыл. Теперь сам парится.
Енафа сняла с полки над порогом веник и выскочила за дверь. Раздевалась в предбаннике как угорелая, руки и ноги дрожали, и сама вся трепетала. Дернула дверь в баню – не поддается. Еще дернула – никак! Чуть не заплакала, но дверь распахнулась.
– Это я, Савва!
