и старинные принты из книг по биологии в рамах над телевизором. Больше здесь не было ничего интересного, и я вышла в коридор. Коридор оканчивался окном, вниз уходила широкая лестница. Я толкнула одну из дверей наугад – это оказалась «общая спальня»: в кровати могли бы поместиться десятеро. Белье, разумеется, черный шелк.
Вот это уже было, как мне казалось, в духе Вайсмана; я закрыла спальню и зашла в следующую комнату.
Святая святых.
Кабинет.
Я будто оказалась дома. Каждая деталь этой комнаты кричала: «Я принадлежу Генриху!», и мне хотелось закричать то же самое. Маленькая готка Марго подняла голову, и с ее бордовых губ сорвался одинокий крик. Та Марго бы упала в обморок, завидев этот письменный стол – дубовый, основательный, с рядом разномастных «молескинов» на полке. Справа, возле окна стоял узкий книжный шкаф, где лишь одна полка была отведена под труды Вайсмана, остальное – прочие авторы. Стивенсон, По, Набоков, Воннегут, Уитмен. У книжного шкафа стоял черный кожаный диван, над которым на ремне висела акустическая гитара. На полированном гладком дереве остались матовые отпечатки пальцев.
Напротив дивана стоял еще один книжный шкаф и обычный, платяной.
– Уходи, Марго, уходи, – шепнула сама себе я. Часть меня слушала, не идет ли кто, но в доме царила оглушающая тишина. Другая часть меня провела пальцами по кожаному дивану; эта моя часть еще дружила с маленькой Марго, которая рыдала в черный кружевной платок. Я подошла к книжному шкафу и открыла его. Я сразу увидела первое издание «Самого большого осколка» – его главы Вайсман публиковал на форуме. Я вытащила книгу, раскрыла ее и поднесла к лицу. Глубоко вдохнула – мои губы пересохли, пальцы затряслись, и я вдруг поняла, что делаю что-то очень-очень плохое.
Я закрыла письменный шкаф и открыла платяной; маленькая Марго лишилась чувств, и я стала самой взрослой, самой испорченной из всех Марго сразу.
У Вайсмана вещей было немного – или по крайней мере, он не хранил здесь всю одежду. Пара теплых пальто, горнолыжная куртка, очень растянутый серый свитер, только теплые вещи – ни одной рубашки или футболки. Я потянула пальто за рукав – оно было длинным и довольно узким; какого роста ни был бы Вайсман, вряд ли он полный или раскачанный. Я ткнулась носом в растянутый свитер – и это была ошибка. Свитер часто носили и редко стирали; он пах мускусом, перцем и старыми книгами; я отшатнулась. Это чувство нельзя перепутать ни с чем, оно было темным и тянущим, зовущим, оно жило внизу моего живота. Я провела мокрыми ладонями по бедрам; захлопнула шкаф и опрометью понеслась прочь, назад к спальне Лизы.
Я выскочила на балкон, кое-как спрыгнула, подвернув лодыжку, и побежала лес. Я нашла велосипед и какое-то время, ничего не соображая, быстро шагала вперед, придерживая его за руль.
Наконец я замедлила шаг, отдышалась. Лодыжка болела, но терпимо.
В лесу дождь еле накрапывал, и я сняла капюшон. Если бы
