юдается и по сей день в разрешении обществом этой проблемы. Сама реальная жизнь людей в её статистике, общественное состояние любого народа являются доказательством этому печальному выводу. Однажды у автора возникла догадка о том, что проявление полигамных устремлений зависит и определяется, отнюдь, не воспитанием и объективирующим влиянием, давлением на человека внешних факторов, а идет от его внутренней природы, от проекта его биологического статуса на его поведение, которое не поддается коренному, принципиальному изменению воспитательными средствами и от воздействия внешних факторов, сколь бы тщательными, сильными и продолжительными они ни были. То есть автор пришел к мысли о том, что у одних людей стремление к полигамии, а у других – к моногамии заложено биологической природой, но не предопределяется и не создается воспитанием в широком смысле этого понятия. Если причина в биологии, в природе, то это нужно доказать, а значит надо найти и показать истоки этой причины. Попытки постижения истины на пути прямого поиска истоков моногамии и полигамии не привели автора к успеху. Автор изначально пошёл по тому же ложному пути поиска, на котором был Зигмунд Фрейд, хотя и не был знаком с его теорией тогда. Аналогично Фрейду, но независимо от него и несколько иначе автор ориентировался на приоритет сексуальных особенностей человека в развитии поведенческих особенностей. Автор ошибался и поэтому зашел в тупик. Потом, уже зная истину, автор понял, что именно З. Фрейд стоял на пороге открытия и почти открыл истинное начало биопсихологической науки. Однако проблема была и остается реальной и злободневной для человечества. Зайдя в тупик, автор вынужден был начать новый путь поиска. Используя опыт человечества (литература) и свой личный опыт, автор составил собирательный поведенческий портрет человека, проявляющего склонность к полигамии. Собирательный портрет оказался с преимуществом негативных проявлений, присущих и характерных для типичного эксплуататора. Сходство, подобие собирательных, типичных поведенческих образов, психологических портретов человека, склонного к полигамии, и человека, склонного к эксплуататорству, даёт основание для предположения о том, что социальный паразитизм, явно присущий подавляющему большинству эксплуататоров, может иметь биологический исток, то есть может быть более объективным, более приоритетным изъявлением биологического статуса, биологической природы таких людей. Поэтому автор поставил перед собой вопрос: каковы истоки паразитизма в природе вообще и социального паразитизма, эксплуатации человека человеком, в частности? – и стал искать ответ в философской литературе. Автор не нашел ни готового ответа, ни даже такой постановки вопроса. Итак, романтичная тайна любви привела автора к прозаической тайне паразитизма.
Есть ли безусловно всеобщий вопрос, который всегда занимал, занимает и будет занимать мысли человека, объединяющий в себе философское глубокомыслие, реальность бытия, житейскую повседневность, планы и мечты о будущем? Каков этот самый естественный человеческий вопрос, инстинктивно и сознательно решаемый каждым живущим, вопрос, при решении которого организуется вся сложность и неповторимость жизни личности и общества? Смысл его был, есть и всегда будет однозначным, а формы его всегда разные. Проблемы смысла жизни, добра и зла – это лишь некоторые аспекты извечного вопроса: как стать и быть счастливым? Каждый человек имеет право быть счастливым, но не каждому удаётся реализовать это право даже в самой благоприятной (на сегодняшний момент) для этого стране. Вполне естественно спросить: но почему же? Самое гуманное общество, идущее по пути создания возможностей, обеспечения счастья для всех и для каждого не может пока гарантировать каждому человеку даже элементарных составляющих самого изначального счастья. Увы, это так. Это пока самое существенное противоречие любого, казалось бы, благополучного общества. Каково же это противоречие, в чём его суть? Какими причинами оно обусловлено, создано? Автор имеет основания утверждать, что существующее антагонистическое противоречие любого современного общества было присуще всем общественным формациям, имевшим место на пути развития общества в условиях государственного строя. Трудно представить, насколько долог будет этот путь ради относительного благополучия человечества в целом, но без гарантии личного счастья каждому человеку. При псевдо социализме мы имели (казалось бы) все условия для осуществления личного счастья каждого человека, но реализовать возможность счастья удавалось примерно пятой части людей. Из-за отсутствия точных научных знаний по этой проблеме, из-за отсутствия должной пропаганды уже имеющихся научных знаний личные неудачи конкретного человека относят к его же несовершенству. А разве те из людей, которые действительно счастливы, более совершенны? Или же вся проблема сводится к удачному или неудачному случаю?
Если абстрагироваться от различий между людьми разных народов, определённых различиями в общественно – экономическом укладе, в политике, в расовой принадлежности, в религии, в языке, в национально – культурных особенностях, то общепринято считать (а на этом фундаменте зиждется вся социологическая наука), что все человечество в целом и, тем более, население бывшего СССР достаточно изотропно, то есть каждый человек принципиально подобен, почти тождественен усреднённому и среднестатистическому
